Каирская трилогия
Шрифт:
Пусть ему пойдёт на пользу эта чистая любовь…, пусть он будет счастлив, прижимая к себе тельце, которое обнимает его…, и целует в шею…., пусть он мечтает, пока сердце и разум не покинут его… Он знал, почему любит Будур, почему любит Хусейна, почему любит этот особняк, сад и прислугу. Он любит их всех из-за Аиды. Но вот чего он не понимал, так это любовь к самой Аиде!..
Аида поглядела по очереди на Хасана Салима и Исмаила Латифа и спросила:
— Ну, как вам Александрия?
Хасан ответил:
— Чудесно!..
Исмаил тоже спросил:
— А что вас так влечёт постоянно в Рас аль-Барр?
Певучим, словно музыка голосом она ответила:
—
Исмаил засмеялся и сказал:
— К счастью, нас не интересует покой…
Какое же счастье подарила Камалю эта сцена…, этот разговор…, этот голос….
«Подумай, разве это не счастье?!.. Бабочка, словно дуновение зари, сочащаяся яркими красками, потягивающая цветочный нектар… Это я. О, если бы такое состояние длилось целую вечность!..»
Аида сказала:
— Поездка была интересной. Разве Хусейн вам о ней не рассказал?
Хусейн неодобрительным тоном заметил:
— Нет, они же спорили о политике!
Наконец она повернулась к Камалю и сказала:
— Здесь есть тот, кто больше ни о чём другом говорить не хочет…
«Взгляд её глаз, направленный на тебя, подобен милосердию. Её чистота подобно ангельскому духу. Я воскрес, как воскресает солнцепоклонник при появлении лучей божества во время восхода. О, если бы такое состояние длилось целую вечность!..»
— Я сегодня не отвечал за вспыхнувшую дискуссию…
Она с улыбкой произнесла:
— Однако вы воспользовались шансом…
Он улыбнулся, сдаваясь, и тут она перевела глаза на Будур и воскликнула:
— Ты намерена заснуть у него на руках?… Хватит с тебя такого приветствия…
Будур охватило смущение, и она уткнулась головой ему в грудь. Он нежно погладил её по спине. Аида же попрощалась с ней:
— Ну тогда я оставлю тебя тут, и вернусь одна…
Будур подняла голову и протянула к ней руку, пробормотав: «Нет». Камаль поцеловал её и опустил на землю. Та побежала к Аиде и схватила сестру за руку. Аида окинула её взглядом, затем приветственно махнула им рукой и удалилась туда, откуда пришла. Они вернулись на свои места, и возобновили разговор как попало.
Визиты Аиды в садовую беседку обычно проходили именно так: счастливая и непродолжительная случайность, однако Камаль, казалось, был доволен и тем, чувствуя, что его терпеливое ожидание до окончания лета не прошло напрасно.
«Почему люди не совершают самоубийства, дорожа своим счастьем, как убивают себя, убегая от несчастий? Необязательно путешествовать по свету, как то нравится Хусейну, чтобы найти удовольствие для чувств, ума и духа. Возможно, что ты достигнешь всего этого в мгновение ока, не сходя со своего места! Откуда у человека сила и власть, чтобы осуществить такое?! Где политическая вражда, пыл спора, накал конфликта и столкновение классов?… Всё это растаяло как снег по весне, исчезнув от взгляда твоих глаз, любимая. Где же разница между сном и явью, и в каком из двух мест ты сейчас видишь меня?»
— Футбольный сезон скоро начнётся…
— Прошлый сезон принадлежал команде «Ахли». Ей не было равных!
— Команда «Мухаллат» проиграла, несмотря на то, что к ней присоединились некоторые выдающиеся игроки…
Камаль выступил в защиту «Мухаллата», как до того поступил с Саадом, — блокируя нападки Хасана Салима. Все четверо были игроками в футбол с разницей лишь в мастерстве и воодушевлении. Исмаил был почти что самым лучшим игроком из всех, выделяясь на их фоне как профессионал
Камаль спрашивал себя, почему он всегда оказывается на противоположной позиции от той, что занимал Хасан Салим? Будь то «Вафд» или Либеральная партия, или «Мухаллат» и «Ахли», Хиджази в музыке, который нравился Камалю, и Мухтар — Хасану. В кино первый отдавал предпочтение Чарли Чаплину, а второй — Максу Линдеру!
Камаль покинул общество приятелей незадолго до заката, и пока шёл по боковой тропинке, что вела к входной двери, услышал голос, кричавший:
— Да вон он там…
Очарованный им, он поднял голову и увидел в одном из окон первого этажа Аиду, которая усаживала перед собой на край подоконника Будур и указывала ей на него. Он встал прямо под окном, задрав голову, и весело глядел на девочку, которая помахала ему маленькой ручкой. Время от времени он поглядывал на лицо, на выражение и образ которого были возложены надежды в этой и в последующей жизни. Сердце его колотилось в груди с каким-то опьянением. Будур снова помахала ему ручкой, и Аида спросила её:
— Ты пойдёшь с ним?
Девочка кивнула в знак согласия головой, и Аиду рассмешило это её желание, которому было не суждено сбыться. Он же продолжал внимательно вглядываться в неё, ободрённый этим смехом и утопая в черноте этих глаз и изгибе бровей. Её грудной смех и тёплый тембр голоса отдавался эхом в его памяти, пока у него перехватило дыхание от волнения и страсти. Поскольку в данной ситуации ему надлежало что-то сказать, то он спросил возлюбленную, указывая ей на другую возлюбленную, помоложе:
— Она вспоминала обо мне на курорте?
Аида, слегка запрокинув назад голову, ответила:
— Спросите её, меня не касаются ваши с ней дела!
Не дав ему сказать, она продолжила:
— А вы её вспоминали?
«Ох, сейчас ты в той же ситуации, что когда-то на крыше рядом с Фахми и Мариам». Он воодушевлённо сказал:
— Не было ни дня, чтобы я не вспоминал её…
Тут из глубины дома их позвали, и Аида развернулась и поставила Будур на ноги перед собой, и комментируя его слова, собираясь уже уходить, сказала:
— Какая же удивительная любовь!
И скрылась из окна…
15
Среди тех, кто присутствовал на кофейных посиделках, остались только Амина и Камаль. Но даже и он выходил из дома до наступления вечера. Мать проводила время одна или звала Умм Ханафи, чтобы та составила ей компанию, пока не приходило время ложиться спать. Ясин оставил позади себя пустоту, и хотя Амина всегда стремилась не вспоминать о нём, Камаль чувствовал себя одиноким в его отсутствие. Восторг от того удовольствия, что он находил в кофейных посиделках, уменьшился. Издавна кофе был напитком, который по вечерам объединял вокруг себя членов семьи. Сегодня же он превратился для матери во всё, что только можно. Она невольно пила его слишком много, так что кофе стал её единственным утешением. Она, по всей видимости, выпивала по пять или шесть чашек, а иногда и все десять подряд. Камаль с тревогой следил за ней, предупреждая о последствиях, но она отвечала ему улыбкой, словно говоря: «А что мне ещё делать, кроме как пить кофе?». Затем уверенным доверительным тоном произносила: «Кофе не вреден…»