Кикимора и ее ёкай
Шрифт:
Тьма давила на грудь, пыталась забиваться в уши, в нос. С другой стороны, собственная темная аура кикиморы — это тоже своего рода тьма, которая кого угодно задавит. Поэтому получалось эдакое противостояние двух примерно равных сил. Куакегэну, правда, было похуже, поэтому он жался к ногам кикиморы.
— И чего делать теперь? — спросила кикимора.
Оставаться тут надолго ей не улыбалось.
И в этот самый миг откуда ни возьмись появился огонек фонаря. Он мерцал белым светом и определенно двигался в сторону незваных гостей. Кикимора глазом моргнуть не успела, как фонарик
Фонарик этот на вытянутой руке держал человек без лица. Ну, был-то он, понятное дело, ёкаем, но таким жутким, что у кикиморы мурашки по коже побежали, уж на что она была дамочкой не впечатлительной. Невысокий, плотненький, рубашка классического японского кроя, белые толстые пальцы, обхватывающие палку, на конце которой висел фонарь, всклоченные волосы — и желтоватый овал вместо лица, высвеченный фонарем.
— Тузик, это чего за такое? — шепотом спросила кикимора.
— Это ноппэра-бо, госпожа Мари-онна-сама, — ответил Шарик. — Он безобидный, не бойтесь. Уж от него-то я вас могу защитить.
Тем временем ноппэра-бо почтительно поклонился, и кикимора увидела между всклоченных волос проплешину. «Ну все как у людей», — мысленно вздохнула кикимора, отчего-то расслабляясь. Плешь на голове у ёкая сделала его каким-то даже родным, что ли, близким.
Дух без лица, поклонившись, отвернулся и пошел куда-то вбок, прямо в черно-красное марево. Теплым светом мелькнул огонек его фонаря.
— Приглашает следовать за собой, — шепнул Бобик.
— А мы приглашаемся? Или ну его? — так же шепотом спросила кикимора. Но у каукегэна ответа на этот вопрос не было. «Как госпожа Мари-онна-сама решит», — мудро слился он от ответственности.
— Ну, была не была, — решила тогда кикимора и зашагала вслед за безликим.
Глава 19. Вежливые деревья
Шли они недолго.
Тьма потихоньку стала расступаться. Кроваво-красный туман трусливо начал жаться по бокам от узкой тропинки, которую высвечивал фонарь жутковатого ноппэра-бо. Наконец впереди замаячил низкий частокол, а за ним в туманной красноте смутно угадывались очертания какого-то жилища.
А когда они в сопровождении безликого подошли ближе, кикимора ахнула от восторга.
Потому что там, за этим низеньким частоком, была ее воплощенная мечта.
Все вокруг было в приятных осенних тонах. Красная листва ухоженных деревьев в свете уютных фонарей, низкая, выцветшая трава. Дом, стоящий чуть поодаль, был небольшой, построенный в традиционном японском стиле. Он был украшен резными деревянными балками. Темное, почти черное дерево, из которого был построен дом, притягивало взгляд. К дому было пристроено боковое крылечко, которое вело к тихому темному озерцу-онсэну, окруженному болотной травой. По обе стороны от дома располагались статуи пузатых демонов на львиных лапах, пугающие оскаленными мордами. Статуи были покрыты мхом, и серый камень едва просвечивал сквозь зелень. Их такого же зеленоватого камня была сделана дорожка, которая вела к дому.
Перед домом виднелась небольшая полоска земли с медвяными дикоросами, от которых ностальгически
Но это было не самое впечатляющее. Прямо у дома росло настоящее украшение усадьбы — огромное роскошное дерево. Черный, под немыслимыми углами извивающийся ствол. Алые, как кровь, листья с резкими острыми гранями. И аура, исходящая от дерева, настолько темная, что даже воздух близ него подрагивал, как будто оно было раскаленным.
— Какая красота! — восхищенно сказала кикимора, задрав голову вверх. В ее зеленой радужке отразились алые блики листьев. Отразились — и затерялись там навсегда.
Красный лист, спланировав с ветки, упал кикиморе прямо на открытую ладонь. Лист был тонкий, но плотный, теплый. По нему пробегали прожилки и венки. Если присмотреться, можно было увидеть, что они пульсируют живым красным соком. Об лист действительно несложно было порезаться — его грани и углы были очень острыми, будто заточенными.
— Спасибочки, деревце, — сказала кикимора, лаская пальцами теплый древесный лист, и на всякий случай поклонилась. Хотя это уже начало входить у нее в привычку. Дерево вежливо поклонилось ей в ответ.
«Ишь ты, даже деревья вежливые», — немножко с завистью подумала кикимора, вспомнив неотесанных лешаков и голосящих чуть что мавок и русалок. С такими пойди, вежливой побудь — сожрут и не подавятся. Красивые, конечно, веселые, но нахальные…
Безликий ноппэра-бо, пока кикимора восхищалась деревом, уже подошел к дому и приветственно распахнул раздвижные двери. На руке кикиморы с беспокойством завозилась змейка — дар Омононуси. Каукегэн тоже как-то весь неуютно съежился.
— И чего это вы испугались? — спросила кикимора и с удовольствием вдохнула местный воздух. Ей тут почему-то было очень даже неплохо. Почти как дома.
— Ма-ри-онна-сама, ради вас хоть к демону в логово, — смело сказал каукегэн, всячески демонстрируя готовность героически помереть ради хозяйки. Такая у него была японская прошивка — быть готовым умереть. Истинный самурайский дух.
— Ну, раз так, то пошли. Приглашают же, некрасиво отказываться, — сказала кикимора, и, не обращая внимания на мнительного, по ее мнению, Бобика, поднялась по ступеням и вошла в приветственно открытые двери.
Глава 20. Дзашин
Дзашин устал. Великого бога разрушения, войны и смерти до икоты доконали собственные последователи.
Организовали секту, потом культ, поклоняться начали, убивать всех налево и направо, дары приносить, записочки писать, чтобы, значит, получить чуток удачи для своего злодеяния. Дзашин на записочки не отвечал, отмалчивался. Дары не принимал. Вот только силы-то божественные все равно росли на слепой вере как на дрожжах, жаль только, что удовольствия все это давным-давно не приносило.