Кикимора и ее ёкай

Зимина Анна

В общем, сороконожку отправили в Йоми, вместе с ней пошли сочувствующие и сопереживающие. И правильно. Нечего потому что заговоры устраивать.

И вот теперь, толком не выспавшись, придется топать с горы в гору, чтобы добраться до одной из семи великих богов и попроситься домой, в родные благовещенские болота.

— Кики-мора Ма-ри-онна, пусть будет благословлен твой путь, — сказал наконец Омононуси, и кикимора снова поклонилась. «Заманалась кланяться», — подумала она, чувствуя, как щелкает что-то в спине.

— Передавайте мою благодарность и привет тому жуткому ёкаю в черном халате, — напоследок сказала кикимора, шагая вместе в открывшийся для нее портал на границы

владений Омононуси. Вместе с ней шли Тузик и оками, провожающий гостью бога священной горы Камияма.

Омононуси хмыкнул. Передавать приветы этому «жуткому ёкаю» — совсем надо с мозгами рассориться. Его на свадьбу-то пригласили только потому, что сосед, а с соседями, тем более, с такими, ссориться не с руки. А он возьми да приди. Удивил так удивил.

Когда за болотной ведьмой закрылся портал, а оками вернулся обратно, Омононуси наконец-то выдохнул. Чокнутая кикимора перевернула устоявшийся порядок вещей. И, раз так, то пусть себе идет подобру-поздорову, переворачивать порядки в других местах. А если с ней чего нехорошее по пути случится, Хэба поможет.

— В добрый путь, — сказал Омононуси вслед истаявшему порталу, еще разок на всякий случай благословил кикимору и поспешил вернуться к своей дорогой жене Ёрогумочке.

Эта книга — однотомник, будет выложена здесь целиком и бесплатно! Если хотите угостить меня мороженкой — есть платная версия черновика на л ит. ре с, буду рада) Если не хотите, то читайте тут с удовольствием) Спасибо, что остаетесь со мной)

Проды по пятницам

Глава 18. Ноппэра-бо

Не все, ох, не все боги славной страны Япония держали в порядке свои земли. Это кикимора поняла сразу, переступив границу, которая отделяла земли Омононуси от земель какого-то другого бога, судя по всему, не такого милого и обаятельного, как предыдущий.

Тут было страшно, влажно, душно и темно. В никогда не исчезающем тумане бродили неприкаянные серо-черные тени. Они ныли кикиморе на ухо, и у нее от этого портилось настроение и начали болеть зубы. Каукегэн помалкивал, только жался к ногам своей хозяйки, настороженно глядел по сторонам. Он собирался с силенками, чтобы, если что, дать врагу отпор, а отпор в таком мутном местечке обязательно потребовался бы.

— Фу, ну и жуть же тут, — пожаловалась кикимора, шлепая ладонью по нахальному огромному комару, который хотел укусить ее точно в нос. — А чьи это земли?

— О, Ма-ри-онна-сама, это страшные земли. Повезло нам, что мы их быстро пройдем. Господин Омононуси перенес нас так, чтобы мы как можно быстрее вышли туда, где начинаются владения дружественного бога, — пугливо ответил Бобик.

— Это я поняла. А так чьи земли-то?

— Бога войны и разрушения, одного из бывших двенадцати великих богов, грозного Дзашина, — прошептал дух мора и болезней и провалился от испуга под землю до лохматой макушки.

— Ясненько, — ответила кикимора, шлепая по очередному упорному комару.

Ей и правда было все ясненько. Бог войны и разрушения. Все понятно, чего тут дальше спрашивать-то?

Ей, как духу, созданному самой Мокошью на заре времен, бессмысленное разрушение не прям чтоб очень нравилось. Язычество — вера из первых, исконных, вера, для живых созданная, не для мертвых. Рождение, дети, возделанная земля, ее плоды, даже клюква на болотах, сила стихий и снова — рождение, дети, теплые зерна, перемолотые в хлеб — все это жизнь. Для кикиморы, которая эту суть пусть поздно, но познала, бессмысленная гибель живого казалась кощунством. Не для того мать кормит своим молоком дитя, чтобы его кровь ушла в землю

из разрубленного врагом тела. Не для того наливаются колосья, чтобы их истоптали кони и сожгли небрежной рукой. Не для того зреют в лесах орехи и ягоды, набирает жирок съедобная дичь, чтобы сгинуть без толку, без смысла. Жизнь, конечно, возьмет свое, восстановится с каждым новым циклом, пробьется сквозь тлен и прах для нового земного оборота, но бессмысленность гибели живого все равно останется.

Поэтому кикимора вместе с Шариком быстренько-быстренько, чтобы не встречаться с богом войны, не прерываясь на пообедать, шла вперед по сверкающей ниточке-паутинке, которую свила для нее Ёрогумо. Паутинка серебрилась в темноте и духоте, прокладывая быстрый путь вперед.

До вечера все было хорошо. Шли себе и шли. Отмахивались от ноющих духов, кого и сглаживали недобрым словом, шлепали огромадных комаров, отгоняли зудящих надоедливых мух, коих тут в изобилии водилось. Без приключений шли. Тотошка даже осмелел и бодренько трюхал впереди, клацая акульими зубами на насекомых. И привал на ужин прошел без проблем, правда, кикимора чуток переела: начала привыкать к японской еде и даже получать от нее удовольствие. Рыбку-то в этой кухне очень уж уважали, и кикиморе это нравилось. И соевый соус как-то распробовала, и рис, а соленья так вообще почти как дома.

А вот потом, после ужина, началась какая-то чертовщина. «Старый лешак снял с ноги башмак, и все в лесу передохли», — как метко сказала бы Ягуша, если бы шла сейчас вместе с кикиморой сквозь прекрасную страну Япония. Она вообще на язык была не очень воздержанна.

Сначала небо окрасилось в кроваво-красный цвет. Потом все больше стало попадаться черных стонущих духов, которые были еще назойливее и ныли еще противнее. А потом кикимора и каукегэн, всю жизнь живший в городах, заблудились. Ниточка паутины Ёрогумо истончилась, оказавшись в красном мареве, и перестала быть видимой. Не исчезла, нет — кикимора ощущала ее натяжение совсем рядом, но где — было неясно.

Поднялся грязно-красный туман, и стало совсем неуютно. Еще и не видно ничего. И спустя час и кикимора, и Бобик признали, что пора бы остановиться и дождаться утра. За два шага не были видно ничего.

— Ага, угу, дойдем мы до Бентэн, как бы не так, — ворчала кикимора, щуря глаза на красное марево. Ее интуиция звонила тоненьким колокольчиком и предупреждала о западле.

Начало темнеть. К красноте добавилась чернота. Воздух стал душным и одновременно холодным — как так получилось, одной Идзанами ведомо. Голые черные ветки царапали лицо, жужжали, шлепались где-то совсем рядом в кривые стволы противные ночные насекомые. Комары стали совсем уж нахальными. Их кикимора не любила и покупала в деревне близ своих болот «Москитол» — она была продвинутая. Ну а кому понравится, когда тебя кусают за все места, стоит только выйти посидеть на крылечке? Вот и кикиморе не нравилось. Она даром что нечисть, а все равно неприятно.

Тут ни «Москитола», ни «Рефтамида», к сожалению, не было, поэтому приходилось махать руками и шлепать себя куда попало. Каукегэну на комаров было пофиг: иди, пробейся сквозь лохматую шкуру, сунься. Да и не замечали его комары: каукегэн — дух молодой, слабой плотью пока не оброс как полагается, духовной силой еще не напитался как следует.

— Пора поворачивать. Вернемся откуда пришли, — сказала наконец кикимора и обернулась. Только идти обратно было некуда. Вокруг висела непроглядная тьма с красноватым зловещим отливом. Из нее выступали тени черных голых деревьев. Даже болотные огоньки, которые выпустила кикимора, пугливо вернулись обратно и поселились, дрожащие, в зрачках. Им тут не нравилось.