Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.8

Булычев Кир

Матя дернулся, как от пощечины.

– А я хочу тебя обидеть, – сказал Берия. – Хочу обидеть и испугать, иначе ты не сделаешь, что я тебя прошу. Пойми, что мы не можем ждать, пока вы с академиками раскачаетесь как положено. Мы, коммунисты, все делаем не как обычные люди, мы в десять раз более жестокие и бедные – мы как боевые муравьи-разбойники. Слышал о таких? Теперь слушай меня внимательно и пойми, иначе тебя ждет долгая и мучительная смерть. И знаешь какая? Я посажу тебя голой жопой в центре полигона, и пускай сквозь

тебя лезут все самые вредные лучи. Я не академик, а уже знаю, как погрузить бомбу в ТБ-4. С нее надо снять свинцовую оболочку.

– Но тогда она будет излучать…

– Ну и хрен с ней, пускай излучает. Летчики потерпят, они у нас комсомольцы. Так что раздевайте своего «Ивана».

А уже на летном поле, когда Матя провожал Берию, тот взял его крепкими пальцами за локоть и повлек в сторону от охраны.

– Скажи, у Алмазова лучевая болезнь?

– Наверное.

– Мы с тобой смотрели на лысых крыс и лысых людей, волосы всегда при лучевой болезни выпадают?

– Я думал, что вы уже все знаете лучше меня.

– Это правильно. Но все равно не мешает лишний раз спросить. Мне тот профессор, на Пушкина похожий, еврей, объяснял, что предметы и люди тоже заражаются, если они были в очень облученном месте. Значит, если у меня есть предмет, вещь из облученного места, она меня может убить?

– Наверное, может, – сказал Матя. Он не знал, что имел в виду Берия, но сам, к ужасу своему, явственно представил сверкающую полированную каплю размером с кулак на письменном столе Сталина.

Но, возможно, Берия имел в виду что-то иное, потому что сказал, направляясь под ночным солнцем к трапу самолета:

– Значит, его можно будет не расстреливать – сам отмучается.

15 июля 1939 года, через два дня после подписания договора с русскими о мире и дележе Европы, Гитлер бросил свои войска на Польшу.

Он не устраивал никаких провокаций на границе и ничего не заявлял в свое оправдание. Он пошел на авантюру куда более отчаянную, чем при захвате Рейнской области или вторжении в Чехословакию. Он знал, что его могут спасти только быстрота и неожиданность, потому что третий фактор стратегии – сила – был временно в руках Сталина. И этот фактор также было необходимо выбить из рук Сталина.

Сметя пограничные заставы поляков, разведка которых проспала движение германских войск возле границы, обходя сильные крепостные гарнизоны, немецкие войска в течение трех дней подошли к Варшаве.

Мир был в смущении, ярости и гневе.

В день начала наступления Гитлера на Польшу в Лондоне пало правительство Чемберлена, который даже в этот момент умолял парламент не отдавать власть слишком резкому и непредсказуемому Черчиллю, а сделать премьером лорда Галифакса. Но Галифакс сам отказался от такой чести – Чемберлен и Галифакс несколько лет старались удерживать Гитлера подарками и компромиссами, а Черчиллю

предстояло объявить ему войну.

Франция уже разорвала дипломатические отношения с Германией и начала мобилизацию. Испуганно готовились к войне маленькие Дания и Голландия.

На третий день мировой войны Мате Шавло пришлось дважды разговаривать с обреченными людьми.

За день до того Матя получил вызов в Москву, подписанный Берией. Медлить было нельзя, и Матя стал тут же собираться. Но когда он заглянул в свой кабинет в институте, где он бывал очень редко, потому что в институте был повышенный радиационный фон и большинство ценных специалистов и служб были эвакуированы подальше от полигона, раздался телефонный звонок.

Звонил Алмазов.

– Думаешь, я не знаю, где ты? – засмеялся Алмазов в трубку глухим, трудно узнаваемым голосом. – Я за тобой присматриваю.

– Говори, что нужно, я сегодня улетаю в Москву.

– Я знаю, что началась война, а меня на нее не возьмут, – сказал Алмазов и вновь рассмеялся. – Ты летишь бомбить Берлин?

– Честное слово, я не знаю, зачем меня вызывают, Ян. Может, чтобы уволить.

– Ты молодец, ты веселый. А я все болею, слышал?

– Ян, не кривляйся.

– Ах как ты заговорил, Шавло! Ты забыл, кому обязан жизнью?

– Ян, честное слово, я спешу в Москву. Нарком не будет меня ждать.

– И нарком уже другой, а я его видел только издали.

– Что тебе нужно?

– Матя, ты знал, что я заболею? Ты скажи честно – я все равно ничего тебе не сделаю. Только честно.

– Я не мог удерживать вас, когда вы полезли в самое пекло.

– Значит, ты знал, да? Ты убил меня нарочно?

– Никто тебя не убивал, ты выздоровеешь.

– Мне хочется в это верить, но я не верю. И звоню тебе предупредить, что на тот свет без тебя не отправлюсь. Так и знай – ты умрешь в тот же день, когда умру я. Подохнешь, как собака! Ты меня слышишь?

– Ян, я вернусь и обязательно к тебе приду.

Слышно было, как Алмазов тяжело дышит в трубку.

– Скажи, а Николая Ивановича… осудили?

– Посмотри сегодняшнюю газету. Там некролог.

– Ты думаешь, что он болел той же болезнью? – И, не услышав ответа, Алмазов закончил: – Первая пуля ранила коня, а вторая пуля ранила меня. Ты меня слушаешь? – И он снова засмеялся.

Безумие струилось по телефонным проводам и достигало Мати. Ему было страшно, словно Алмазов был рядом с ним в комнате.

– Они нас заколдовали, – быстро говорил Алмазов. – Альбина и Александрийский. Ты почему убил Альбину?

– Ян, иногда тебе лучше бы помолчать.

– Ты хочешь сказать, что я ее убил? Нет, я не убиваю тех, кого люблю. Я не насильник, как академик Шавло.

– Нас слушают, – сказал Матя и бросил трубку. Потом тут же снял ее с рычага, чтобы было занято, если Алмазов захочет позвонить снова.