Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.8

Булычев Кир

Берия медленно пошел по тропинке над широким зеленым склоном.

Матя подумал, что Берия только проверяет выводы, к которым пришел сам. Видно, симптомы болезни появились у Сталина давно и интерес Берии, прилетавшего недавно в Ножовку, был вызван в значительной степени этим.

– А каковы, вы думаете, причины этой странной болезни? – спросил Берия. – Она заразна?

– В обычном смысле этого слова незаразна.

– То есть Иосиф Виссарионович не мог подцепить ее у Ежова или Алмазова?

– Нет.

– Так в чем же дело?

Шавло молчал.

–

Матвей Ипполитович, – сказал Берия, останавливаясь. – Я хотел бы вам напомнить, что вы полностью находитесь в моей власти. Что я и без доноса Алмазова знаю о вас достаточно, чтобы завтра же расстрелять. В том числе я уверен, что вы отлично знали о радиации и смертельных лучах, которые испускает бомба, но скрыли это от своих шефов. Вы не сказали сначала и понимали, что если скажете с опозданием, то пощады вам не будет. Но я не хочу вас уничтожать, Шавло, я надеюсь, что мы с вами еще много лет будем работать вместе, рука об руку. Поэтому мне нужна абсолютная откровенность.

– У меня есть подозрение… – начал Матя, понимая, что сейчас вынужден будет признаться в фактическом убийстве вождя Советской страны. – У меня подозрение на оплавленный кирпич, который Ежов оставил Сталину на память. На письменном столе.

– Блестящий? Как яблоко?

– Вот именно.

– А я, дурак, даже в руки его брал! – Берия вдруг рассердился. – Ты мне мог сказать, а?

– Надеюсь, что это вам не угрожает. Товарищ Сталин часами и неделями подвергался непрерывному сильному облучению.

– Хорошо, – сразу остыл Берия и повернул обратно, к машине. – Я вытащу этот слиток для проверки. А ты обеспечь мне специалиста с измерительным прибором. Как он называется?

– Счетчик Гейгера.

– Чтобы у меня всегда рядом был счетчик Гейгера.

У машины Берия вдруг задумчиво произнес:

– Мы с тобой вступаем в атомную эру. Пути назад нет. Придется быть очень осторожными…

* * *

Сказать, что выступление Гитлера против Польши застало Европу врасплох, – значит ничего не сказать. В одночасье Гитлер разрушил все планы западных держав по развертыванию войск и мобилизации, которая должна была начаться не спеша к августу, в надежде, что все еще обойдется. Английская и французская общественность, хоть и выступала против нового Мюнхена и осознавала уже, что Гитлера можно остановить лишь силой, теперь съежилась и замолкла. Даже сведения о бомбардировке Варшавы и Кракова, о боях на Вестерплатте, где немецкий десант никак не мог одолеть польский морской гарнизон, казались лишь кошмаром из чужого мира, который не может иметь отношения к моему дому, к моей семье, к моей жизни.

Паралич охватил и всю структуру власти – Черчилль со своей антинемецкой позицией и постоянной непримиримостью к Гитлеру должен был получить немедленную власть военного времени, даже Гитлер так полагал, но заявление о подписании советско-германского договора о дружбе и нейтралитете разрушило весь карточный домик его политики. Надо было еще привыкнуть к тому, что воевать придется, вернее всего, сразу с обоими тоталитарными режимами Европы, а Америка, занятая своими дрязгами

с Японией и президентскими выборами, постарается в европейские дела не вмешиваться.

Чемберлен подал в отставку, Галифакс поста премьера не принял, Черчилля палата общин не пропускала…

Черчилль укрылся в тот день в Адмиралтействе. Этот компромиссный пост парламент подарил Черчиллю, так как он был внекабинетным, ради того чтобы успокоить растерянное общественное мнение, для которого имя Черчилль связывалось теперь с честью страны, которую Черчиллю и положено было спасать, не имея к тому ни сил, ни средств.

– Какого черта? – спросил Черчилль адмирала Маунтбэттена, который сидел у камина в кабинете, еще пахнущем табаком его прежнего хозяина. – Какого черта Сталин допустил утечку информации о секретных переговорах – это же компрометирует Россию?

– Возможно, это означает, что Сталин теряет власть над страной?

– После того, что он сделал с оппозицией? Не будьте наивным, адмирал. – Толстый невысокий Черчилль стоял перед высоким красавцем Маунтбэттеном, родственником короля, но тем не менее толковым моряком, уперев руки в бока, будто хотел боднуть собеседника в подбородок.

– Тогда будем считать, что случилась обыкновенная утечка информации, – это бывает на разном уровне. Не забудьте, сэр, что и у русских сейчас большие перемены: скромный некролог комиссару Ежову и назначение Берии…

– Берия давно целился на этот пост. Удивительно, что Ежов продержался так долго.

– Мне кажется, что здесь все неправильно, – сказал сэр Рибли, начальник морской разведки, сидевший до того молча в одном из мягких кресел. – Ежов мог умереть, только став жертвой процесса. И Сталин готовил этот процесс – мои аналитики могут доказать это на основе советской прессы. На Ежова должны были быть свалены все грехи сталинского террора. А он умирает сам по себе. Если он убит – тогда либо проклятия, либо полное молчание. Если покончил с собой – то несчастный случай или сердечный приступ. А вы прочли некролог?

– Нет, – признался Черчилль.

– Там сказано «после тяжелой продолжительной болезни», то есть признается, что Ежов умер от естественных причин. Второе: где Сталин? Почему договор с Германией подписывался в его отсутствие? Это неправильно. Почему он ни разу не появился на людях после Первого мая, когда он в последний раз торчал на Мавзолее своего учителя? Что он готовит?

– Я видел его подпись под договором с Гитлером. И этот договор может означать гибель европейской цивилизации, – сказал Маунтбэттен.

– Я бы не разделил столь пессимистического взгляда на положение вещей, – сказал Черчилль, – если бы у красных не было атомной бомбы. Так хочется надеяться, что это розыгрыш, шутка, ошибка ученых… – Черчилль оборвал фразу.

– Вы сами в это не верите.

– Тогда скажите, сколько у них еще бомб? Сколько он сможет их поднять в воздух? И можно ли вообще поднять атомную бомбу в небо и доставить в другую страну на самолете? Почему вы ничего этого не знаете? За что правительство Его Величества платит вам скромное жалованье?