Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.8
Шрифт:
– Пришли, – сказал он с облегчением. – Доехали?
Голос был тих, он с трудом прорывался сквозь жужжание мух. Сталин взял лежавший у него на коленях дешевый детский веер с изображением парашютистов и краснозвездных самолетов и принялся отмахиваться от мух.
– Очень жарко, – сообщил он, – но врач велел беречься простуды. В моем состоянии простуда опасна.
– Вы сегодня лучше выглядите, Иосиф Виссарионович, – сказал вежливо Берия.
– Я сегодня никуда не годно выгляжу, – ответил Сталин. – И вчера тоже никуда не годился. К сожалению, этот ревматизм-мевматизм
Сталин замолчал, рука с веером упала на колени, и он медленно дышал, чтобы набраться сил.
Гости терпеливо ждали, лишь иногда отгоняя мух. В дверях веранды стоял секретарь Сталина Поскребышев.
– Я теперь доверяю только тебе, Лаврентий, – сказал Сталин. – Другие не должны знать о моей болезни. Больной лев – слабый лев. Всегда найдется шакал, который захочет на него наброситься. А еще чаще – стая шакалов.
Матю Сталин как будто не замечал, но тот понимал, что Сталин не потерял зоркости ума и внутри его все еще крутился мотор властолюбия, способный смести с лица земли миллионы людей. Не было сомнений – у Сталина лучевая болезнь. За последние месяцы Матя нагляделся на пациентов, просмотрел десятки историй болезни. Матя знал, каков источник болезни: день за днем на расстоянии вытянутой руки на письменном столе Сталина лежала сверкающая, с яблоко размером, керамическая капля, привезенная Алмазовым и Ежовым. Если можно привести образное сравнение – она была настолько раскаленной, что сила ее лучей могла убить десятки человек. И он, Матя, знал об этом. И убил Сталина из страха за собственную жизнь, из-за того, что не смел открыть тайну своих подозрений Сталину в присутствии чекистов, которых не остановил в мертвом Берлине. Тогда он отсиделся в уборной, а Сталин не догадался, как опасна для него эта капля.
Теперь же он должен был еще тщательней скрывать свою тайну… как та японская обезьянка: ничего не слышал, ничего не видел, ничего не скажет…
– На днях, – произнес Сталин, совсем по-старчески пошлепав губами, – товарищ Молотов подписал договор о дружбе с Гитлером. Мы получаем по нему половину Польши, Прибалтику и Бессарабию. Однако Гитлер коварно обманул нас, немедленно напав на Польшу. Мы доверились ему, а он нас обманул. Он полагает, что мы будем таскать для него каштаны из огня и воевать с Францией, так?
– Конечно, товарищ Сталин.
Это уже последняя стадия – его не вытянуть из этой болезни ни за что на свете. Все доктора мира бессильны помочь ему. Неужели никто из врачей не поставил правильного диагноза?
Теперь все зависит от Берии. От того, захочет ли он привести в действие машину правосудия и стереть с лица земли букашку, несостоявшегося нобелевского лауреата? Или, может, он предпочтет спрятать это письмо в самый надежный из своих сейфов? Он, Шавло, сделал бы именно так.
– Вы слушаете меня, товарищ Шавлов? – донесся тихий голос Сталина. Он так и не научился правильно произносить фамилию. – У меня создается такое впечатление, что вы плохо меня слушаете.
– Я внимательно слушаю, товарищ Сталин, – спохватился
– Я вызвал вас, потому что мне нужна самая точная информация из самых первых рук. Надеюсь, вы не станете лукавить перед больным старым человеком… Нет? Тогда скажите мне точно, каково положение с атомными бомбами?
Шавло осторожно покосился на Берию, теперь он выбрал себе нового покровителя – без Берии или вопреки Берии ему не выжить. Он видел, как Берия прикрыл глаза, как бы дозволяя говорить правду.
Может быть, Берия и вел бы себя иначе, но пока он был заинтересован в доверии и поддержке больного и, может быть, обреченного Сталина. Он был не первым на лестнице советской власти, и требовалось время, чтобы расчистить себе дорогу. А для этого ему нужен живой Сталин.
– Бомба номер два, товарищ Сталин, – сказал Шавло, – под кодовым названием «Иван» уже готова, и теперь для нее изготавливается новая оболочка, которая позволит погрузить ее в бомбардировщик дальнего действия.
– Правильно, – сказал Сталин. – Молодцы, что спешите выполнить это мое указание.
– Эта работа практически закончена.
– А остальные бомбы? Меня интересуют остальные. Одной бомбой мы можем только пугнуть. Но для победы мы должны иметь хотя бы несколько бомб. И поймите, товарищ Шавлов, сейчас от вас и ваших сотрудников, от их беззаветной работы на благо нашей советской родины зависит судьба и нашей страны, и всего мирового пролетариата!
Этот монолог стоил Сталину таких усилий, что он надолго закрыл глаза. Но Берия и Шавло сидели неподвижно, будто боялись его разбудить.
– Говорите, – произнес Сталин, не открывая глаз.
– Третья и четвертая бомбы будут готовы осенью – надеюсь, в октябре.
– Почему так долго?
– Дальше дела пойдут быстрее, товарищ Сталин.
– Мне не надо дальше, мне надо сокрушить наших врагов раньше. Немедленно! Сейчас! Я приказываю вам, Шавлов, под личную ответственность, чтобы к началу сентября были закончены бомбы три и четыре. Под вашу личную ответственность…
Сталин откинул голову назад и захрипел.
Вбежал Поскребышев. За ним маленький мужчина в белом халате.
– Идите и исполняйте, – сказал Поскребышев. – Я сообщу вам, когда товарищ Сталин вызовет вас снова.
Берия не оборвал Поскребышева, который посмел выгнать их. Ясно было, что больше им нечего делать на даче.
Машина Берии выехала из ворот и повернула почему-то направо – по сторонам шел лес, потом она выехала на широкое поле, кое-где поросшее кустарником, которое полого скатывалось в пойму речушки.
Берия сказал:
– Пойдемте немного погуляем, такой хороший теплый день.
Когда они отошли от машины, Берия, сверкнув пенсне, уставился змеиными глазами на Матю.
– Ваш диагноз? – спросил он.
– Лучевая болезнь, – ответил Матя.
– Без сомнения?
– Без сомнения.
– И это опасно?
– По тому, что я знаю, он проживет немного. Может быть, всего несколько дней.
– И вылечить нельзя?
– Нет, пока медицина бессильна.