Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.8
Шрифт:
Прохожие останавливались – некоторые узнавали фюрера, и, хотя машины ехали довольно быстро, слух о том, что фюрер улетает в Варшаву, чтобы принять капитуляцию поляков и золотые ключи от этого города, разносился по Берлину со сказочной быстротой, и люди выбегали на улицы – они выстраивались в несколько рядов неровным, наклоненным в сторону машин частоколом и держали в приветствии руки. Гитлер встал в машине и тоже поднял руку – чуть согнув в локте. Альбина сидела рядом с ним и смотрела на него с восхищением.
Самолет с «Иваном» на борту уже вторую неделю стоял в полной боевой готовности в ангаре военного аэродрома в Монино. Ни одна живая душа, включая пилотов самолета и командование авиации, не знала, что за груз находится там. Знал лишь командующий авиацией командарм второго ранга Рычагов – один из шести человек в государстве. Еще несколько десятков человек догадывались.
С утра восемнадцатого, когда были получены сообщения о падении Варшавы, Поскребышев, выполняя сталинский приказ, разослал с нарочными заготовленный ранее, отпечатанный на машинке приказ наркомвоенмору Ворошилову и командующему авиацией Рычагову. Члены Политбюро не были поставлены в известность – никто не ехал в отпуск, все сидели в Москве, узнавая о новостях по радио, и опасались общаться в страхе перед Берией.
Получив приказ, Ворошилов позвонил Сталину. Поскребышев ответил, что товарищ Сталин занят.
– Мне надо немедленно приехать к нему.
– Я могу передать трубку наркомвнудел товарищу Берии, – сказал Поскребышев.
Ворошилов выматерился. В такой момент Сосо мог бы поговорить откровенно.
– Я подтверждаю, что приказ, полученный вами, Климент Ефремович, – сказал Берия, – подлинный. Иосиф Виссарионович лично при мне отправил его.
– Да ты знаешь, Лаврентий, что там написано?
– Хоть мы говорим по «вертушке», я бы не стал на твоем месте объяснять мне то, что я уже знаю, – ответил Берия.
– Я должен поговорить с Сосо.
– Зачем?
– Потому что это сумасшедший приказ! Потому что я его не понимаю.
Сталин протянул руку. В то утро он чувствовал себя лучше – он всегда мог собрать в кулак все силы в моменты наибольшей опасности. Он лежал на диване, в галифе и мягкой куртке, но босой – гнойные узлы на ногах не давали надеть сапоги. Телефон, по которому говорил Берия, находился на письменном столе, но шнур был длинный и дотянулся до дивана.
– Клим, – сказал Сталин прежним, привычным для Ворошилова голосом. – Обстоятельства сложились так, что мне придется несколько дней полежать с простудой. Но я никому, кроме тебя и Лаврентия, об этом не говорю – ты сам понимаешь, какая царит международная обстановка и как могут расценить простую простуду наши враги.
– Конечно, Сосо, отдыхай, Сосо. – Ворошилов ощущал себя дворовым псом, которому хозяин позволил потереться
– Мне не нужно все, Клим, – сказал Сталин. – Мне нужно только, чтобы ты хорошо работал и выполнял свои функции. И если я приказал тебе отправить самолет в нужном направлении и поразить нужную цель, значит, я знаю, что делаю.
– Прости, Сосо, – сказал Клим. – Я волнуюсь. Тебя нет, немцы наступают, мы же должны выходить к линии раздела.
– А ты выходи, не обращай ни на кого внимания…
– Сосо, ты не представляешь, что делается на железных дорогах, немцы застали нас врасплох.
– А вот тут ты ошибаешься, Клим, – сказал Сталин. – Немцы не могли застать меня врасплох. Я – орешек им не по зубам. Так что готовь машины…
– Сколько?
– Сколько у Рычагова есть ТБ-4? Готовых к полету, а не на бумаге.
После некоторой паузы, из которой можно было заключить, что Рычагов находился в кабинете наркомвоенмора, Ворошилов сказал:
– Два звена. Не считая машины, которая стоит с грузом.
– Вот оба эти два звена ты и пошлешь.
– Зачем?
– Все истребители сопровождения, какие сможете поднять, будут прикрывать их за Минском. Двумя звеньями можете пожертвовать, отвлеки на них всю немецкую авиацию, но самолет с грузом должен долететь.
– Слушаюсь, Сосо, – сказал Ворошилов.
– И очень прошу тебя, Клим, – Сталин постарался придать голосу отеческие интонации, – не беспокой меня больше, я планирую очень важную операцию и надеюсь, что ты выполнишь свой долг.
– Я клянусь тебе, Сосо, – сказал Ворошилов.
Сталин повесил трубку и спросил Берию:
– Ты думаешь, он не струсит?
– Я поеду в Москву, – сказал Берия, – я постараюсь быть рядом с ним.
– Правильно, – сказал Сталин, – и смотри, какая будет реакция в мире.
Берия вышел. Сталину казалось, что он смог убедить своих соратников в том, что им руководит особая тайная цель, осознать которую они пока не могут, но со временем оценят и поймут.
На самом же деле Сталин наконец понял, что умирает, и решил свести перед смертью давние счеты.
ТБ-4 имели относительно небольшую крейсерскую скорость – чуть больше двухсот пятидесяти километров в час. В ту ночь, когда они вылетели из Монина, была низкая облачность, и, несмотря на летнюю погоду, уже на высоте трех километров они попали в полосу холодного воздуха, и началось обледенение – самолеты опустились ниже.
Экипаж машины № 12, на борту которой была атомная бомба «Иван», привык к этой чушке. Так и называли бомбу – чушкой.
Приказ о маршруте был у командира корабля, приказ на выполнение задания – у старшего майора НКВД и его помощника, который находился в бомбометательном отсеке.