Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.8
Шрифт:
Он сходит с ума, понимал Матя, он лежит у себя, он мучается от болезни, которую ему подарила бомба – та самая, ради которой он пошел на все. «Ну что ж, каждый из нас игрок. Ты сделал слишком большую ставку, Ян… А месть Альбины… Что мы знаем о том мире?» И вдруг Матя подумал, что Альбина могла и выжить, и убежать из этого города и она скрывается где-то. Когда все кончится, он обязательно ее найдет и сделает так, чтобы она жила в уюте и покое.
И Матя улетел в Москву.
На аэродроме в Москве
– Что нового? – спросил Матя, как только они остались в машине вдвоем.
– События принимают тревожный оборот, – сказал Вревский. – Сегодня немецкие танки были уже замечены в пригородах Варшавы. Правда, сопротивление поляков усиливается – похоже, они опомнились. Не знаю, успеют ли они.
– А мы?
– Я не знаю. Я ничего не знаю.
– «Иван» уехал, – сказал Матя.
– Знаю, – сказал Вревский. – Он живет сейчас в Монине, под Москвой, там есть аэродром дальней авиации.
– Но зачем? Какую роль ему отводят?
– Меня не спрашивали.
В том сумасшедшем мире Матя и Вревский доверяли друг другу более, чем иным. Но это не означало откровенности.
– Какие еще новости в Москве? Что означал вчерашний некролог о смерти наркома водного транспорта?
– Маленький нарком в самом деле умер. Никто ему не помогал умереть. Кроме вас, Шавло.
– Лучевая болезнь? – спросил Матя.
– Я не знаю, как это называется, но медики утверждают, что он получил очень большие дозы облучения, родственного рентгеновскому. Говорят, от этого умерла Мария Кюри, да?
– Она подвергалась многократному облучению в течение нескольких лет.
– Что в лоб, что по лбу, – сказал Вревский и добавил задумчиво, как бы для самого себя: – Когда это кончится, нам придется закапывать твой полигон, а то трава там не будет расти.
– Это не мой полигон, – сказал Матя.
– Не надо, товарищ академик и орденоносец. Без твоей смелой инициативы Алмазов никогда бы не пробил этот проект.
– Так сложились обстоятельства. А вы бы предпочли, чтобы бомбу сделал Гитлер?
– Ему это не по зубам.
– Американцам это по зубам.
– И пускай делают. Мне они нравятся, – вдруг сказал Вревский, чем вверг Матю в изумление.
Берия ждал их в своем кабинете.
– Я уже три раза звонил на аэродром, – сказал он сердито. – Сколько можно добираться от Филей?
– Мы ехали без сирены, – сказал Вревский.
– Помолчи, Иона, – оборвал его Берия. – Нас с Матвеем Ипполитовичем срочно ждет к себе товарищ Сталин.
– В Кремль?
– Он у себя на ближней даче, в Кунцеве. Ты, Иона, останешься за меня. Информация поступает каждую минуту, мы не знаем, что случится в мире через час. Идет большая игра.
В машине Берия вдруг вынул из кармана пакет. Служебный конверт, «Совершенно секретно».
– Прочти, – сказал он.
Матя прочел – письмо было на трех страницах, написано неразборчивым, вялым почерком ослабевшего человека. В нем докладывали наркому внутренних
Читая, Матя не смел повернуть головы к Берии. Обратить это в шутку? Наверняка Берия уже все проверил. Матю тошнило. «Каков подлец! Ну почему я, дурак, не навестил его ни разу за болезнь, почему избегал его и убедил этим, что намерен и дальше существовать без него и даже лучше, чем при нем? Забыл о том, как все это начиналось? Понадеялся на благородство Алмазова?»
– Ну давай сюда бумагу и не дрожи, машину раскачиваешь, – сказал Берия, отбирая пакет у Шавло. Матя подчинился.
– Ну и как, на твой взгляд, сильно Алмазов болен? – спросил нарком.
– Да, – сказал Матя. И удивился, что его голос звучит обыкновенно.
– И скоро умрет? – спросил Берия.
– Я не знаю.
– Я поговорю с врачами, – сказал Берия. Машина повернула на узкое асфальтовое шоссе, ведущее в густой холодный лес. Переехали речку. Машина остановилась перед воротами.
Когда они шли по поляне к обыкновенному скучному зданию сталинской дачи, Берия вдруг сказал:
– Товарищ Сталин не очень хорошо выглядит. Не обращай на это внимания.
Это был приказ.
Сталин их ждал на застекленной веранде, выходившей в лес. На веранде было жарко, жужжали мухи.
Сталин полулежал в шезлонге, его ноги были покрыты одеялом.
На веранде было светло, и перемены, произошедшие с вождем за последние три месяца, были очевидны и разительны. Если бы Шавло не знал, что увидит именно Сталина, он бы никогда его не узнал.
В шезлонге лежал маленький усохший человек с темно-желтым лицом и редкими седыми обвисшими усами. Он был совершенно лыс, если не считать седой пряди волос, почему-то сохранившейся над левым ухом и зачесанной поперек почти черной, в язвочках лысины. Веки Сталина припухли, и он с трудом открывал глаза, всматриваясь в гостей.