Книжные люди

Эшенден Джеки

— Хочешь воды? — спрашиваю я, определённо не глядя на её колени.

— Воды? Нет, я же сказала, что буду виски.

— Я имею в виду, хочешь воду к виски? — терпеливо уточняю я.

— Зачем мне это?

— Она раскрывает вкус.

— О… а ты пьёшь его с водой?

— Иногда.

— Книжный сноб и виски-сноб, — с ухмылкой замечает она.

Она подшучивает, и я не знаю, нравится мне это или нет. Нет, я уверен, что не нравится. Точно уверен.

— Я предпочитаю считать себя перфекционистом.

Я

слышу в своём голосе эту невыносимую ноту и вдруг чувствую себя одновременно загнанным и раздражённым. Весь чешусь от какого-то непонятного беспокойства. Ужасное сочетание. Обычно, когда меня накрывает подобное, я бегаю. Но сейчас я не могу пойти на пробежку, потому что она здесь.

— Ну что ж, мистер Перфекционист, — говорит она. — Буду пить так, как пьёшь ты.

Проклиная этот нелепый разговор, я разливаю виски по бокалам, не добавляя воды, и ставлю бутылку на стол.

— Подожди здесь, — коротко бросаю я.

Письма в моём кабинете наверху, который когда-то был комнатой отца, когда я был ребёнком. Они в большой коробке в шкафу. Отец хранил их годами, но когда переехал в Борнмут, не взял с собой ничего. Просто оставил здесь.

Я никогда их не открывал. Честно говоря, я о них забыл, пока мисс Джонс не начала говорить о Лизе Андервуд и её Цвета, и история о найденных письмах вдруг напомнила мне про эту коробку.

Я вытаскиваю её из шкафа и спускаюсь вниз.

Мисс Джонс смотрит на свой бокал с подозрением, и меня пробирает короткая волна веселья.

— В чём дело? — спрашиваю я, ставя коробку на стол и садясь, оставляя между нами достаточное расстояние. — Не нравится?

Она морщится.

— Это… интересно.

— Это айлаский солод. Они по вкусу немного интенсивнее, чем остальные.

— Интенсивный вкус и тебе нравится, да? Какой сюрприз. — Она делает ещё глоток и снова морщится. — Восхитительно.

Веселье снова прокатывается по мне, и это ощущается странно. Почти… чуждо.

Я знаю, что деревня считает меня замкнутым и холодным — таков уж характер Блэквудов. Но я иногда улыбаюсь, так что не понимаю, почему сейчас это кажется таким непривычным.

Может, потому что причиной этому стала мисс Джонс.

А это что-то новое.

До этого она вызывала во мне только злость и… голод.

— Ты уверена, что не хочешь воды? — спрашиваю я.

— Думаю, я и так ощущаю все вкусы, какие могу выдержать. Больше мне точно не нужно.

Она ставит бокал на стол и смотрит на меня выжидательно.

— К тому же я очень нетерпеливая. Ты собираешься открыть коробку или мне это сделать?

Часть меня хочет взять свой виски, хорошенько покрутить его в бокале, сделать медленный глоток, насладиться им, а потом уже открыть коробку.

Но это было бы ненужно пассивно-агрессивно.

А я уже решил, что не собираюсь опускаться до такого.

Поэтому я ничего не говорю, просто тянусь к коробке

и снимаю крышку.

Внутри — стопка бумаг. Старые счета, открытки, рождественские карточки, билетные квитанции, брошюры, древние платёжные ведомости, банковские выписки…

Я аккуратно перебираю их, пока мисс Джонс буквально вибрирует от нетерпения рядом, а с каждой новой бесполезной бумажкой мне всё сложнее игнорировать растущее разочарование.

Я хочу найти что-то. И не только ради Лизы Андервуд. Я хочу найти что-то для неё. Для Кейт Джонс. Я хочу, чтобы она осталась довольна. И это унизительно. Но это всё, чего я сейчас хочу.

А потом, когда я уже теряю надежду, мои пальцы натыкаются на связку бумаг. Я вытаскиваю её — стопка конвертов, перетянутая старой, рассыпавшейся резинкой.

Глаза мисс Джонс широко распахиваются.

— О, — тихо выдыхает она.

Резинка рассыпается, когда я пытаюсь её снять. Отбрасываю остатки в сторону и смотрю на письма в руках. Маленькие конверты. Без адресов. Без марок.

Мисс Джонс молчит, но я ощущаю её напряжённое ожидание. Она хочет, чтобы я открыл один. И то, что она ещё не выхватила их из моих рук — настоящее чудо. И ей в плюс.

Я беру один из уже открытых конвертов и вытаскиваю сложенный листок бумаги. Тонкая, линованная, потрескавшаяся от времени. На ней красные чернила, плавный курсив.

Я достаю очки из кармана и надеваю, чтобы разглядеть текст.

«Мне так жаль за этот вечер. Я так хотела встретиться, но он особенно неумолим насчёт того, чтобы я не выходила по вечерам. Возможно, через пару дней всё утихнет, и я смогу ускользнуть.

Я скучаю.

К.»

Это не почерк моего прадеда.

Но это определённо любовное письмо.

— Что там? — требовательно спрашивает мисс Джонс. — Дай посмотреть!

Молча протягиваю ей письмо, и она берёт его, её красивые глаза становятся всё шире и шире.

— Ух ты, — тихо произносит она, затем отрывает взгляд от бумаги и смотрит на меня. — Это то, о чём я думаю?

— Возможно.

Я беру другой конверт, достаю из него листок. Опять красные чернила, тот же плавный, изящный почерк.

«Мне понравились «Грозовой перевал». Спасибо. Это было прекрасно. Мне, как женщине, положено любить его, но я не вижу ничего плохого в такой любви. Это банально, знаю, но я думаю, что ты — мой Хитклифф. Ты говорил, что не стоит подписывать наши имена, и я согласна, но я не могу обращаться к тебе никак. Ты — мой единственный, мой дорогой Хитклифф.»

Я снова передаю письмо мисс Джонс.

— Ух ты, — повторяет она, пробегая взглядом по строчкам. — Твой прадед очень старался ухаживать. «Грозовой перевал» — это стратегический ход.