Когда мы встретимся вновь
Шрифт:
Альберт протянул руку и, придвинув к себе папку, решительно развязал ленточку.
Спустя два часа он собрал разбросанные по всему столу пожелтевшие от времени газетные листы, сложил их в том же порядке, в каком они лежали, и вложил в папку. Его руки двигались уверенно и точно. Однако эти четкие, скупые, размеренные движения больше напоминали работу тщательно запрограммированной механической куклы, а не человека. На эту же мысль наводило и абсолютно лишенное каких-либо эмоций, неподвижное, словно выточенное из белого мрамора, лицо с напряженной линией скул, стиснутыми, словно в судороге, челюстями, упрямо выпяченным подбородком и неприятно заострившимся, словно вороний клюв, носом. А острый проницательных взгляд блестящих смеющихся синих глаз потускнел
Он шел к Шанталь. Он не знал, зачем. Он не знал, что скажет ей. Он не знал, что сделает, когда увидит ее. Он ничего не знал, кроме одной-единственной мысли: он должен был увидеть ее. Прямо сейчас. Он должен был посмотреть ей в глаза. В эти опьяняющие, будоражащие сердце и смущающие душу, горящие черным адским пламенем глаза. Лживые глаза лживой святой. Он не помнил о том, что это он сам и подобные ему возвели ее на пьедестал. Она не просила об этом. Она не хотела быть богиней. Это он сделал ее идолом. А теперь идол пал. Ангел оказался грешницей. Такой же порочной и испорченной до глубины души распутницей, как и другие. Нет, хуже! Другими движут нужда, любовь, заблуждения, ею же двигал холодный и мерзкий расчет.
«Торговка! Обычная торговка, вместо пирожков и цветов торгующая собой, собственным телом и душой, и называющая это «любовью». Кто даст больше, тому ты и принадлежишь. Кто заплатит, того ты и любишь. Сегодня – один, завтра – другой. Какая разница? Твоя гордость – всего лишь игра. Актриса. Жалкая, презренная актриса. И на сцене, и в жизни. Как же ты ничтожна! Твои неприступность и чистота – наглый обман. Ширма, скрывающая грязь. Они измеряются монетами. Так сколько же ты стоишь?!! Сколько стоит твое тело? А твои ласки?!! А твои чувства?!! Сколько нужно заплатить, чтобы ты любила меня? Нет, не любила. Ты ведь не знаешь, что такое любовь. Откуда тебе, торговке, знать это? Сколько нужно заплатить, чтобы ты ПРИНАДЛЕЖАЛА мне?! Только мне! Я заплачу. Ты будешь принадлежать мне. Ты будешь только моя. Если ты – товар, я покупаю тебя! Тебе ведь все равно, чьей игрушкой быть. Так почему бы не моей? Господи, а я, слепец, наивный доверчивый дурак, идиот, признавался тебе в любви! Робко преподносил цветы и умолял о взаимности, словно семнадцатилетний мальчишка, впервые познавший могущество любви! Как же смешон я был! Как ты, наверное, смеялась, рассказывая об этом своим любовникам. И кто же они, а? КТО?!!! Кто купил тебя здесь, в Чикаго, в Нью-Йорке, как когда-то этот светский хлыщ де Сан-Сир и те, что были до него там, в далеком Париже?!! Впрочем, де Сан-Сир в итоге оказался умнее меня. Он-то сразу раскусил твою игру и обошелся с тобой так, как ты того заслуживала! Кукла для забавы! Постельная игрушка!! ШЛЮХА!!!»
На улице было морозно, но Альберт не почувствовал холода. В этот момент он не чувствовал ничего, кроме всепоглощающей, ослепительной, леденящей душу ярости обманутого мужчины.
Шанталь закончила снимать грим и, откинувшись на спинку стула, устало закрыла глаза. Утренняя репетиция закончилась почти час назад, а она все еще чувствовала себя словно лимон, выжатый до состояния сухофрукта. Директор труппы Поль Штрассер работал как очумелый, заставляя всех вокруг работать в этом же сумасшедшем ритме.
«Этот
Он еще много чего говорил в тот день, но все сказанное им сводилось к этой единственной, главной мысли.
Тихий стук в дверь вывел ее из состояния задумчивости. Вздрогнув от неожиданности, Шанталь выпрямилась на стуле, на ее лице отразилось легкое раздражение.
«Это еще кто? Только бы не подношения от очередного светского бездельника, которому нечем занять время, кроме как волочиться за очередной юбкой! Впрочем, ладно если только подношение, только бы сам не явился. Хотя я столько раз говорила и Дэни, и Полю, чтобы ко мне никого не пускали, однако же все равно находят лазейку. Впрочем, Дэни и Поля можно понять. Все мы народ подневольный и во многом зависим от этих светских прохиндеев. Иногда приходится поступаться собственными желаниями и принципами, чтобы сохранить внимание публики. Но как же это все надоело!!! Господи, неужели это никогда не закончится?»
Стук в дверь повторился.
«Ни минуты покоя! Боже, сделай так, чтобы это был кто-нибудь из работников театра. Поль, например. Хотя, если честно, сейчас мне больше всего хочется побыть одной. Но, очевидно, даже это простое маленькое желание невыполнимо. Вот уж действительно: не везет, так не везет».
Тяжело вздохнув, Шанталь поднялась с места и направилась к двери. Подперев ее на всякий случай тяжелым стулом, она осторожно приоткрыла ее и выглянула в образовавшуюся щель. И тут же вздох облегчения сорвался с ее губ.
– О-о, это ты, Дэни. Подожди минуточку, я сейчас.
Она закрыла дверь и, быстро убрав стул, тут же распахнула ее снова, но на этот раз широко.
– Проходи.
– Я на минуточку, мисс Шани, – пробормотал Дэни извиняющимся тоном. – Я знаю, что у вас только что закончилась репетиция, и вы, должно быть, очень устали. Когда дело касается спектаклей, месье Поль не знает жалости. Я бы ни в коем случае не стал вас беспокоить, но меня попросили передать вам эту записку и сказали, что это очень срочно и важно.
С этими словами паренек протянул ей небольшой свернутый вчетверо листок бумаги.
– Записка? – пробормотала Шанталь, переводя удивленный взгляд с лица Дэни на листок бумаги в его руке и обратно. – От кого?
– Не знаю, мисс Шани, – растерянно пробормотал мальчик. – Ее принес посыльный, но он отказался назвать имя человека, пославшего ее. Он только сказал, вы все поймете, когда прочтете ее, и тут же ушел.
– Вот как? Ну, ладно, – взяв записку, Шанталь несколько мгновений озадаченно смотрела на нее, а затем снова перевела взгляд на мальчика. В устремленных на нее широко распахнутых темных глазах читалось нескрываемое любопытство, но она не собиралась его удовлетворять. Шанталь тщательно охраняла свою личную жизнь от посторонних взглядов и не любила посвящать кого-либо в свои дела. Только Поль Штрассер, глава труппы и старый друг, знал о ней несколько больше, нежели все остальные, и девушку вполне это устраивало. Она не собиралась менять существующее положение вещей, по крайней мере, в ближайшем обозримом будущем. – Спасибо, Дэни. Если не возражаешь, я бы хотела побыть одна. Я немного устала. Поль сегодня совсем нас загонял.
– Конечно, мисс, – годы работы «мальчиком на побегушках» научили Дэни держать язык за зубами и выполнять поручения, не задавая лишних вопросов. Опустив взгляд на носки своих башмаков, паренёк отступил на шаг и вежливо поклонился. – Еще раз прошу прощения за беспокойство, но мне сказали, что это срочно и очень важно.
– Все в порядке, Дэни, – успокоила его Шанталь и чуть улыбнулась. – Ты все правильно сделал. Спасибо. Можешь идти. И займись чем-нибудь, а не то месье Поль быстро найдет тебе работу, заметив, что ты слоняешься без дела. Он сегодня в боевом настроении, так что лучше не попадаться ему на глаза.