Когда налетел норд-ост
Шрифт:
— Ну-ну, щедрая душа, продолжай в том же духе! — сказал Перчихин, подойдя к ним. — Поехали, Витек, этот улов распотрошили, нового будем ждать, который нам пошлет бог и Трифонович…
Однако даже подобие улыбки не тронуло печальное обветренное лицо тралмейстера. Виктор отвел Перчихина в сторонку и спросил:
— Ты знаешь, почему он так интересуется Норвегией?
— Как же не знать — Норвегия его хобби! Теперь это модно. Что за человек без хобби? Надо ж человеку хоть самому себя уважать… — Перчихин весело, по-мальчишески лихо сощурил глаза и, словно ожидая от Виктора восхищения, спросил: — Здорово я их?
— Зачем тебе это надо? Ну чего ты окрысился
— Ну что он? Что? Славный малый, да? Бедняга, невинно пострадавший и достойный жалости, да? Так кот, все это чепуха! Они все защищают его и готовы разорвать меня на куски, потому что в ближайшем родство с ним… А я терпеть его не могу! Кто он? Самый обыкновенный вор! И я не собираюсь нянчиться с ним и плясать вокруг него…
— Плясать не надо, но не надо и тыкать, как котенка, носом в прошлое. И старпом не прав… Чего вы этим добиваетесь?
— Ровным счетом ничего… Это я говорю о себе, потому что не звал на помощь Котлякова, — ответил Перчихин, — но я считаю, что каждый сверчок должен знать свой шесток. Пусть знают, кто они такие, и не дерут кос…
— А тебе так важно, чтоб они знали?
Перчихин как-то странно, словно впервые открыл что-то для себя в Викторе, посмотрел на него.
— А тебе что, все равно, кто ты и что ты? И какое место занимаешь в жизни?
Виктор никогда не думал об этом, и вопрос Перчихина застал его врасплох.
— Да нет, не все равно… Но ведь не будешь тем, кем не суждено… Каждому, как говорится, свое… Скажи, а ты уверен, что хорошо знаешь всех этих людей?
Перчихин не ответил, зато очень внимательно посмотрел на Виктора, что-то смекая и решая про себя, и то, что он немножко мешкает и колеблется в чем-то, было непривычно Виктору.
— Ну как у тебя со сбором материала? — перевел разговор Перчихин. — Нашел подходящих людей?
— Сами найдутся… Зачем их специально искать?
— Скажи, а Евгений Перчихин никак не вытягивает на твоего героя?
Вопрос был так неожидан, что Виктор растерялся, но тут же нашелся.
— Евгений Перчихин нетипичный рыбак, а меня послали за героями из простых рыбаков, из рыбацкого рабочего класса, добывающего корм для страны…
— Ничего страшного, Евгений Перчихин может быть не самым главным героем репортажа. Он ведь неплохо шкерит и не тянется в хвосте. Автору ничего не стоит посвятить ему два-три абзаца. Это обстоятельство может быть очень кстати Перчихину в его дальнейшей судьбе… Слушай, но чтоб строго между нами… — Перчихин оглянулся, боясь, что его могут подслушать. — Я давно хотел сказать тебе, да не решался, думал: стоит ли, поймешь ли меня? Теперь вижу — стоит, поймешь. Так вот: во Львове, откуда я приехал, были у меня, как я уже говорил, некоторые неприятности. Ничего сверхординарного. Словом, подружился я с ловкими ребятами, гуляками и весельчаками. Дураками были — несколько раз покупали у иностранных туристов и обменивали на сувениры кое-какие тряпки и вещички. Потом удачно сбывали их и неплохо проводили время. Но в один прекрасный день меня выследили, сцапали. Я чистосердечно рассказал обо всем — вняли, оставили в университете, но эти ловкие ребята пригрозили покалечить. А тут еще случилась история с девчонкой с нашего факультета… В общем, должна была она родить, не знаю, от кого — возможно, и от меня. Но обещаний жениться на ней я никогда не давал, потому что не спешу с этим: надо вначале в жизни устроиться, а уж потом обзаводиться семейством… Кто-то накапал на меня. Опять вызвали в деканат, в дирекцию и на этот раз благополучно выперли. А вечером те мои ребята подстерегли
— Ну и ну! — удивился Виктор. — История… Чем же я могу помочь тебе?
— Многим. Ты и не представляешь, как тебе это просто! Ты ведь сила, огромная сила! Ну скажи, чего тебе стоит написать про меня, приподнять в печати? Ничего не стоит. Приподнял — и я уже человек! Я покажу, кому надо, и меня, без сомнения, восстановят в университете и полностью реабилитируют…
— Ничего не стоит? Ошибаешься, — Виктор вдруг почувствовал, как в его душу медленно просачивается холод и все больше крепнет сопротивление.
— Почему ошибаюсь?
— Потому. Не люблю, когда на меня давят. Мне надо самому во всем разобраться. И без тебя начинает побаливать голова… Не от волн ли?
— Вполне возможно, — едва сдерживая себя, процедил сквозь зубы Перчихин. — Ветер крепчает, при желании можешь сильно наблеваться, если слаб по части вестибулярного… Ты, я вижу, нашел в чем-то общий язык со штурманами и другим народом на этом корыте, да и сам недалеко от них ушел, — Перчихин повернулся и, вызывающе гремя полуболотными сапогами по палубе, пошел к своему рыбоделу.
«Давно бы так. Что хочу, то и напишу», — подумал Виктор, однако слова Перчихина задели его. И стало как-то не по себе от все усиливающихся волн. Неприятно побаливало в висках и даже чуть-чуть подташнивало. Может, так вот и начинается морская болезнь? Не успел он подумать об этом, как стало по-настоящему мутить. Значит, и думать не надо об этом, а срочно переключиться на что-то другое…
Между тем рыбу уже ошкерили. Шибанов поливал из шланга рыбоделы, палубу с загородкой. Тугая струя воды смывала и выбрасывала в шпигаты — специальные отверстия в фальшборте — грязь, водоросли, мелкую рыбешку и морских ежей. «Меч-рыба» медленно шла, впрягшись в трал. В окне штурманской рубки Виктор видел Сапегина, вахтенного Лаврухина и рулевого у штурвала.
Вокруг по-прежнему с оголтелыми криками носились чайки и глупыши, а вдали все круче и круче покачивались скалы Норвегии.
Ветер крепчал. Волны наотмашь хлестали в ржавые скулы «Меч-рыбы», и она все резче покачивалась и ныряла, неуклюже переваливалась с волны на волну. Все сильней болела голова. И как-то глухо, неприятно ныло и тянуло в животе.
Глава 8
СОЛЕНЫЕ ПОМИДОРЫ
Виктору не хотелось никого видеть и тем более показывать своего самочувствия. Уж слишком глубоко врезались в него слова Шибанова о предшественнике по койке.
Голова болела, но Виктор терпел: то и дело глотал слюну, зевал, морщил лоб. Изнутри подкрадывалась тошнота, сдавливала горло. Виктор усиленно делал вид, что ничего не случилось, старался думать о чем-либо другом.
— Ну, как дела? — спросил Аксютин, проходя мимо.
— Ничего. — Виктор даже постарался улыбнуться.
— Главное, не уходить с палубы, быть на ветру и хорошо есть, — сказал второй штурман.
Значит, Аксютин все понял? Боже мой… Неужели по нему, Виктору, все видно? Есть он совершенно не хотел. Но чтоб Аксютин не подумал, что он совсем уж плох, Виктор спросил: