Кокон
Шрифт:
«Это правильно, Джеймс,» — повторял про себя детектив, спускаясь на два этажа ниже, где располагался отдел судебной экспертизы. Именно там были все собранные образцы ДНК. В коридоре его встретила тишина. Только звук собственных шагов сопровождал его до двери. — «Ты сделал это ради правды. Только так ты сможешь вытащить себя из этого болота.»
Почти две сотни подготовленных пластиковых пакетов лежали в картонной коробке, которую еще не успели опечатать. Джеймс стащил с письменного стола Перкинса один из бланков и заполнил его, как уже заполнял десяток таких же.
Спустя пару
Назад пути не было.
Это было правильно.
Но все-таки у него оставалось странное чувство, будто эта «правда» может оказаться куда более сложной и опасной, чем он предполагал.
Запись от 06.10.хххх
«Работа должна была помочь мне вернуться к нормальной жизни, но вместо этого я чувствую себя лишним. После ухода Брэндона все стало только хуже. Мне тут не с кем общаться, но теперь еще люди, которых я и так почти не знал, избегают меня. Они шепчутся за спиной, будто я какое-то пугало. "У него такой жуткий взгляд," — услышал я однажды. Глупость, конечно. Но почему я все равно не могу об этом забыть?
Эйберсвуд словно затаился в ожидании. Город наполняют слухи, которые не утихают с каждым днем. Я случайно услышал разговоры коллег. Они поговаривали, что полиция что-то нашла, но теперь ведет себя иначе, не подпуская журналистов и закрывая дело от глаз общественности. Кто-то шутил, что Мотылек вернулся. Другие говорили, что это подражатель.
Оба эти варианта взбудоражили меня.
Я вспомнил свои видения. Лес. Лица, искаженные ужасом. Кожа, обнаженная, словно крылья. Все это было так реально, что я не мог отмахнуться. Офицер говорил мне, как расправлялись с жертвами. Я тогда думал, что это просто мрачная деталь. Но теперь я вижу это своими глазами.
Как я могу отрицать то, что чувствую?
Каждое утро я тщательно осматриваю свои руки. Ищу грязь под ногтями, следы крови. Проверяю кожу на царапины и ссадины. Иногда мне кажется, что я вижу что-то, но это, наверное, лишь моя паранойя. Я даже начал осматривать ванную — ищу хоть что-то, что подтвердило бы мои страхи.
Джи заметила, что чистящее средство стало заканчиваться быстрее, чем обычно. Она упомянула это вскользь, но мне было достаточно, чтобы снова почувствовать себя виноватым.
Она тоже изменилась. Вся наша с ней недавняя эйфория прошла, словно ее и не было. Последнее время ей плохо по утрам. Она жалуется на головокружение, тошноту, бессонницу. Она говорит, что я стал ее пугать. Стою и смотрю на нее с открытыми глазами. Она просыпается, я о чем-то говорю с ней и даже осмысленно.
Я не знал, что ответить. У меня ведь
Убеждаю себя, что все это — лишь галлюцинации. Фантазии, вызванные стрессом , который я так давно не ощущал нормальным. Но что, если это не так? Что, если мои руки действительно касались того, чего не должны были?
Джи отдаляется от меня. Я вижу это. Она пытается скрыть свои чувства, быть понимающей и заботливой, но ее страх выдает ее.
А я? Я просто не знаю, что делать.»
Глава 18
Со следующего утра, как только коробку отправили в лабораторию, кто-то словно запустил в голове Джеймса таймер обратного отсчета. Он мог бы сказать, что все в мире перестало иметь значение, пока не придут результаты. Картер говорил, что требуется почти два месяца, и самое быстрое, на что они могут рассчитывать, — это четыре недели.
Четыре недели… Можно было бы устроить себе заслуженный отдых, но жизнь диктовала свои правила. Когда заседания по поводу дела о наркоторговле временно закончились, начались другие, и теперь на скамье подсудимых оказался сам Сэвидж. Он не слишком серьезно воспринимал обвинения, несмотря на предостережение Калины, все больше стараясь сосредоточиться на расследовании дела Мотылька.
Джеймсу и раньше приходилось быть участником процессов, когда недовольные выдвигали против полиции обвинения. Комиссару постоянно приходилось отчитываться не только перед прессой, но и перед судами и адвокатами. Это была почти привычная часть работы, ведь порой справедливости не добиться, не пойдя на ухищрения.
Сэвидж был уверен, что разборки с адвокатом Гэри, Маркусом Мортоном, будут одним из череды таких судов. Однако очень быстро он понял, что этот раз будет сильно отличаться от предыдущих.
Это детектив понял еще до начала заседаний, когда в руки ему попала ежедневная газета. Джеймс сидел за своим рабочим столом, машинально переворачивая страницы. Мыслями он был погружен в предстоящее разбирательство, а потому до содержания ему не было дела, пока взгляд не наткнулся на знакомое имя.
«Гэри Миллер: история мечты, разрушенной одним обвинением» — заголовок словно кричал с первой полосы раздела.
Сжав губы, Джеймс развернул газету, чувствуя, как внутри зарождается странная смесь любопытства и раздражения. Калина. Конечно, это она.
Он начал читать:
«Гарет Миллер родился в семье среднего класса. Его родители, Джозеф и Мэри Миллеры, никогда не верили, что их сын станет кем-то большим. "Он был тихим мальчиком, странноватым", — вспоминает его мать. — "Всегда увлекался книгами о медицине, коллекционировал статьи о врачах". Но Гэри не сдался. Уже в школе он демонстрировал блестящие отметки и поступил на медицинский факультет, несмотря на скепсис окружающих. "Мы с женой думали, что он не выдержит нагрузки, но он нас удивил", — признается мистер Миллер. — "Гэри всегда говорил, что хочет помогать людям".»