Колодец трёх рек. Москва приоткрывает вам тайны своих подземелий
Шрифт:
– Мы тут лесенку нашли недавно, сейчас, пока ремонт, всё заставлено, но лесенка очень интересная, пошли покажу, – кивнул Задикян, уверенно проходя мимо меня.
Когда я догнал его, он стоял у полукруглой зияющей чернотой ниши, внутри которой виднелся изгибающийся лестничный пролёт.
– Любопытное явление! Снизу нашли замуровку, вскрыли, а там – лестница, а сверху – даже и не догадаешься, всё оштукатурено, покрашено. Тут же коммуналки одно время были, видимо, тогда и закрыли. Ну, ничего, институт приведёт в порядок, приаккуратит, можно будет пользоваться, – пояснил он.
– А вот тут белокаменные палаты более раннего периода, – раздался внезапно за нашими спинами голос Ореста Николаевича. – С северо-восточной стороны были выявлены нехарактерные вкрапления, которые при исследовании оказались фрагментами фундамента XV века. В то время эта местность входила в состав стрелецкой слободы и называлась Берсенёва решётка. И она действительно была отгорожена от посадской
– Дьяком? – переспросил я.
– Да, так тогда называли министров.
Профессор замолчал, провёл рукой по бородке, задумавшись. На стёклах его очков поблескивал свет лампочки из соседней комнаты, это придавало его лицу выражение посвящённости. Он так просто, по-свойски рассказывал про дьяков, советников и Малюту Скуратова, словно говорил о своих близких родственниках. Казалось, ещё чуть-чуть, и он, стряхнув с себя оцепенение, нырнёт в какую-нибудь нишу, разорвёт клоки паутины и уверенно скажет: «Вот он, подземный ход, пойдёмте, друзья!» Сводчатые подземелья старинных палат делали слова Колбукова настолько яркими, что мне живо представлялся коварный старик Малюта, в длинном мешковатом одеянии, с чадящим факелом в руке. Вот он спускается по крутым каменным ступеням в гулкий и извилистый ход, вот проходит, никем не видимый, под толщей воды и бредёт один по подземным опричным лабиринтам. Удивительно было представлять, что своды этих палат, вероятно, видели не только сутулую фигуру пожилого опричника, но, может быть, и вещи куда более страшные.
– Сохранность фрагментов более старых фундаментов в этом здании указывает и на вероятную сохранность фрагментов подземных сооружений того периода, – продолжал профессор. – Однако, даже если предположить, что этими землями владел когда-то Григорий Лукьянович Скуратов-Бельский, известный под прозвищем Малюта, и даже жил в доме на месте палат Аверкия Кириллова, сегодня существование подземного хода остаётся по-прежнему маловероятным. Да жил он тут едва ли. Григорий Бельский впервые упомянут в Дворовой тетради в 1552 году. Это был документ, куда вносили имена государева люда. Так вот, когда Скуратов поступил на службу, он жил в городе Бельцы, что сегодня в Тверской области, недалеко от Смоленщины. А на службу брали юношей с пятнадцати лет. Сын захудалых провинциальных дворян пошёл в солдаты. В 1567 году – следующее документальное упоминание, уже два года как Грозным учреждена опричнина. Начинается её основной подъём. Но опять же на службу набираются воины из социальных низов. И селиться они должны были именно на опричной территории, то есть на том берегу, где Кремль, где строился Опричный двор, где была Опричная слобода, наконец. А здесь была земщина!
Значит, Скуратов должен был жить на противоположной стороне Москвы-реки. Никакого отношения к власти Малюта до опричнины не имел. Если даже вообразить, что ход под рекой мог быть прокопан после возвышения Скуратова на государственной службе, то не нужно забывать, – погрозил кому-то невидимому пальцем профессор, – не нужно забывать, что Грозный по большей части находился в Александровской слободе, а вовсе не в Кремле и не в московском Опричном замке. Очень любопытно, что тело погибшего во время Ливонского похода Скуратова было доставлено в Иосифо-Волоцкий монастырь. Зато когда ломали церковь Похвалы Богородицы, то скуратовскую могилу обнаружили именно здесь, в Москве. Церковь, кстати, была прямо напротив Аверкия, на том берегу.
Теперь что у нас в сухом остатке? Скуратов родился в провинции, в небогатой семье, примерно в 1537 году. В возрасте пятнадцати лет был отдан на государеву воинскую службу, о чём есть запись. А в 1567 году, во время Ливонской войны, занимал должность воинского головы, что также подтверждено документально. Так сколько тогда было Малюте? Тридцать лет! То есть из тридцати лет своей жизни пятнадцать он отдал своему Отечеству. Примерно два года спустя Скуратов уже возглавлял сыскное ведомство. Он верно служил своей стране, своему государю, искореняя крамолу и измену, ведь время-то было военное, между прочим, война с Ливонией. Он решал геополитические вопросы, являясь представителем царя, он находился в постоянных разъездах. Когда Грозный распустил опричное войско, Скуратов – воевода в военном походе. А на будущий год Григорий Лукьянович пал смертью храбрых при штурме крепости Вейсенштейн. То есть ему не то чтобы было некогда заниматься строительством подземных ходов, он и в Москве-то практически не появлялся. А если и появлялся, то редкими наездами. И вот когда мы рассматриваем его личность именно с такой стороны, то он уже представляется нам не кровавым
Замечание учёного о том, что подземный ход здесь маловероятен, звучало в ушах школьным звонком, резким и противным. Хотелось верить в то, что, конечно, ход здесь был, и непременно грозненский, а может, и не один. Глаза выискивали в полумраке палат какие-то угловатые предметы, похожие не то на дыбы, не то на тиски, в которые зажимали голову несчастного. Я сделал шаг в сторону и присмотрелся – нет, обыкновенный старый шкаф с отломленной дверцей, рядом вешалка на ножке. Ничего загадочного.
– Мы когда с Мишей Коршуновым тут лазали, конечно, всё по-другому было! Мусором всё каким-то завалено, некоторые помещения – под потолок! А Миша тут жил в детстве в Доме на набережной, и вот они мальчишками здесь подвалы исследовали, подземный ход искали. Не нашли, естественно, – говорил Задикян, пока профессор запирал дверь.
Орест Николаевич кивнул:
– Да, надо Мише позвонить, как он, не знаешь?
– На даче сидит, в Москву не ездит почти. А на даче у него вроде и телефона нет. Я Вику видел недавно, жену, книжку они новую к изданию готовят.
– Миша даже рассказ написал про эти подземелья. Расскажешь, Орест?
Мы уселись в тени тополя, возле церкви, глядя на темно-кирпичную стену палат.
– Этот было в самом конце тридцатых, – начал профессор. – Мальчишки – жильцы Дома на набережной и бараков вокруг – решили проверить легенду об этом подземном ходе. Вроде как Миша сам её услышал случайно, когда ходил в багетную мастерскую, вот сюда, в трапезную церкви. Хотя не знаю, действительно так было или уж он это для сюжета потом выдумал. Ну, в общем, взяли свечи, верёвку и залезли ночью в церковный подвал. Ход они, конечно, никакой не нашли, но рассказ написан крайне занимательно. Всё-таки Миша гениальный детский писатель. И вот эта романтика, страхи подземелья очень хорошо переданы у него. По застенку они там шли, под ногами у них мышиные скелеты хрустели… Белоусова тоже писала. Она недавно книжку издала. Там про жительницу, которая в детстве якобы по этому ходу ходила.
– Не то Панова, не то Попова, – поморщил лоб Задикян.
– Павлова. Ну, не суть, так эта Павлова чуть ли не четыре раза туда спускалась. Ход, по её рассказам, был широкий и выходил в какое-то подземелье возле взорванного храма Христа Спасителя. Храм взорвали, а подземелье там какое-то открылось.
– Так, значит, ход всё-таки есть?! – воскликнул я. – До сих пор?
– Стоп, стоп, стоп, молодой человек, – строго посмотрел Орест Николаевич. – В науке эмоций быть не должно. Зарубите себе это на носу. Во-первых, свидетельство существования подземного хода, пускай и устное, относится к началу тридцатых годов. Барышню эту, свидетельницу, в глаза никто не видел, где её Белоусова нашла – бог знает. И хоть Таисию Михайловну мы с Артёмом хорошо знаем, никакой уверенности в достоверности описанной истории у нас нет. Во-вторых, я с трудом представляю себе подземный ход, да ещё под рекой, по которому можно было бы свободно передвигаться спустя несколько столетий после его постройки. А в-третьих, в тридцать первом году храм Христа Спасителя был разрушен взрывами и на его месте вот-вот должна была начаться стройка века – Дворец Советов. Циклопическая высотка со статуей Ленина наверху. Логично предположить, что к такому масштабному строительству необходимо было провести новые инженерные коммуникации, которые смогли бы обеспечивать бесперебойную подачу электроэнергии. В связи с Генеральным планом реконструкции Москвы перестроили электростанцию, вон её трубы торчат, – указал профессор на похожее на завод здание в глубине других построек. – Электростанция подавала горячую воду и электричество в Дом на набережной, а также обеспечивала стройплощадку Дворца Советов. Электрические кабели протянуть было просто – по дну реки. А вот если туда провели ещё и теплосеть, то вполне могли сделать дюкер – подводный переход для коммуникаций. Вот его-то и могли принять за подземный ход.
– Не знаю, как они дюкер-то могли построить в то время? – засомневался Задикян. – Орест, ну, сам посуди: проходческие щиты применялись только в Метрострое. Да и то он один был, в тридцать третьем году в Англии куплен. А щитов малого диаметра и вовсе у нас не существовало.
– Могли! – невозмутимо отвечал профессор. – Земснарядом поперечно углубили русло и затопили в него дюкер в виде трубы. Вот и получился «подземный ход» под рекой. А потом, Москва-река мелкая была. Канала-то к Волге ещё не было! Это потом уже уровень на два метра подняли.