Колодец трёх рек. Москва приоткрывает вам тайны своих подземелий
Шрифт:
– А зачем была нужна вся эта путаница?
– Это как раз наоборот, чтобы путаницы было поменьше, вся Европа в то время уже жила по такому стилю, а мы ещё по церковному, вот Ленин и принял решение, чтобы мы тоже начинали жить по-человечьи, правда, по-человечьи не сразу зажить получилось.
Мы нырнули в подземный переход, а вышли возле ступеней, поднимавшихся к Ленинской библиотеке. По ним важно расхаживали голуби, такие же серые и пыльные, как и сами ступени.
– Тут когда библиотеку строили, Стеллецкий подземную лесенку нашёл, знаешь? – хитро прищурился Артём. – Вот эту местность от Моховой до Староваганьковского переулка, который за библиотекой, в XVII веке первый Романов, Михаил Фёдорович, подарил своему слуге Василию Стрешневу. Ну а тот был такой карьерист – ужас, он потом стал приказом золотого дела даже заведовать. И этот Стрешнев построил тут дом. А чего – хорошо, и Кремль рядом! Но жить тут – не жил, ездил много по государственным
Солнце припекало, мы остановились у светофора на переходе, глядя на убегающую вправо улицу:
– Здесь, по современной Фрунзе, вернее, это она раньше была Фрунзе, теперь-то Знаменка опять, по версии Стеллецкого и Забелина Ивана Егоровича, могла проходить граница грозненского Опричного двора! Место его нахождения до сих пор не ясно, потеряли! – сокрушенно тряхнул головой Артём. – Дело в том, что есть такой документ, доношение одного немца-опричника, там говорится, что двор был огорожен каменной стеной. Так вот Стеллецкий уверял, что ограда архива Министерства иностранных дел и есть та стена.
– Да как же она могла сохраниться? – не поверил я.
– В том-то и дело, что стена была, конечно, новой, современной, но по старым границам, возможно, на старом фундаменте. Ну, это спорный вопрос, недавно археолог Кренке раскопки проводил, только не здесь, где Стеллецкий, а с другой стороны Воздвиженки, и пришёл к выводу, что Опричный двор был не тут, а там. Правда, тоже неточно.
Переключился светофор, и мы перешли на другую сторону улицы, остановившись на изгибающемся тротуаре, возле небольшого приветливого скверика. Он как бы был продолжением линии домов на повороте, словно прореха, заштопанная зелёными нитками.
– Вот здесь была церковь Николы Стрелецкого, – показал Артём на ряды кустарника. – Разрушили, когда метро строили. Церковь была для стрельцов, её потом уже возвели, при Петре I, а вот стрелецкое войско было создано именно Грозным, как первая регулярная армия. Ну, дело не в этом, а в том, что Ленинку возводили одновременно с метро – с первой линией как раз. Стройплощадка, всё как обычно. Метро копают, библиотеку строят, архив сносят. Заложили здание библиотеки, а по стене начинают трещины ползти. Просадка грунта! Ну, а Стеллецкий тут как тут. Он же с Ротертом дружил – начальником Метростроя. Тот ему разрешил обследовать здание архива, которое всё равно уже разбирать начали. И вот Стеллецкий находит, что некоторые постройки архива тоже проваливаются куда-то под землю. Основное здание в трещинах и ещё какое-то, кузница вроде. Видит, что подвалы под архивом разные, одни глубокие, где-то вообще их нет. Он копать! Нашел белокаменный сводчатый подвал, а возле него в стене небольшую камеру. Вроде как тюрьму, из неё наверх даже отдушина была, чтобы узнику еду подавать. А в планах здания архива этих подвалов и вовсе не было. То есть Стеллецкий нашёл какие-то подземелья, которые намного старше самого здания! Вскрыл кирпичный пол, а под ним – засыпка древняя. И вот он писал, что в одном углу железный лом уходил почти на всю длину. Пустоты, значит, ниже пола. Стал исследовать и нашёл каменные ступени винтовой лестницы. То есть лом попадал в пролёт между ступенек. Ну, тут уже ОГПУ вмешалось, и быстренько архив этот снесли, чтобы сор из избы не выносить.
Артём замолчал. Мне казалось почти невероятным, что кто-то мог помешать археологу провести научные работы, вмешаться так варварски и нагло, действовать вредительски, на пороге, казалось бы, сделанного учёным открытия. Мы уже заходили на мост, когда я оглянулся на серую громаду библиотеки, возвышающуюся с другой стороны огромного оврага. Странно, никогда я прежде не обращал внимания, насколько неровная Москва, словно цветастое покрывало на небрежно заправленной кем-то постели. Бесконечным потоком текли автомобили, поворачивая и навсегда исчезая за зелёным морем Александровского сада, маленькие издалека, будто игрушечные солдатики, прохожие спешили по переходу, по которому совсем недавно прошли и мы с Задикяном. А над этой суетой, словно корона, возвышалось кружевное старинное здание, с поднимавшейся к нему широкой пустой лестницей, соединившей, словно мост, повседневную городскую
– Артём, а это что такое, не знаете? – указал я на него своему спутнику.
– Где?
– Ну, дом вот этот странный на холме!
– А, да это же Пашков дом! Тоже загадка! Пашков этот был капитаном лейб-гвардии при Екатерине II. Построил себе дом тут. А когда-то на том месте был дворец Софьи Витовтовны – бабки Ивана III, потом, возможно, Опричный двор. Там, в этом доме Пашкова, была клумба, огромная такая, круглая, каменная, как фонтан, что ли. Лет пять назад выяснилось, что клумба эта – вовсе не клумба, а колодец! Стали раскапывать, раскопали больше десяти метров, а дна нет. По стенам – остатки лестницы. Как шахта метро, только древняя. Да у меня фотографии есть, я покажу потом! Я снимал там, когда Лужков ещё приезжал с Векслером, археологом. Лужок говорит: «Музей сделаем, показывать будем, может, там ходы подземные есть!» А потом приехали товарищи в штатском, достали ксивы и запретили копать. Да! Векслер звонить, возмущаться: «Сам мэр заинтересован в исследованиях!» А ему отвечают: «Александр Григорьевич, копать вы здесь не будете, так как дело касается государственной безопасности», и всё! Взяли и забетонировали дно колодца.
– А Лужков?
– А что Лужков? Ему сказали – он сказал, его не поддержали – он не поддержал. Над ним же тоже начальство! Я так думаю, что там коммуникации какие-то от Министерства обороны к Кремлю идут. Вот и запретили поэтому!
Точно иголкой кольнуло меня от этих слов чувством несправедливости. Получалось, что ничего со времен Стеллецкого не изменилось. Археолог проводит исследование, находит вход в подземелье, но тут вмешивается какая-то сила, от которой зависит весь дальнейший ход дела. Будто родители вернулись в самый разгар ребяческой игры. Вернулись и – разогнали детей, разрушив таинственный мир загадок и открытий, просто, обыденно, одной бездушной фразой – «дети, по домам!». Тем удивительнее было мне осознавать, что я шёл по улице с человеком, годившимся мне в дедушки, но при этом видевшим и ощущавшим окружающий мир – как и я. Для него, казалось, всё вокруг было наполнено духом исследования, познания, прикосновения к той стороне города, которую почти никто из взрослых не замечал. Задикян много знал, мог рассказать про каждый дом, каждый закоулок. Зато внутренне он был со мной заодно, и я это очень хорошо чувствовал. С середины Большого Каменного моста открывалась панорама стройных пряничных башен Кремля, жёлто-зелёных зданий внутри его и серебристой Москвы-реки, скованной серыми стенками каменных набережных. Артём дёрнул меня за рукав.
– Смотри! – показал он на параллельный мост и уродливое угловатое здание гостиницы «Россия». – Видишь, там коллектор выходит?
Я вгляделся в горящую солнечными лучами водную даль и заметил чёрные прямоугольники, в гранитной облицовке, словно провалы.
– Это Неглинка, – сказал Задикян. – Новый коллектор. А старый, который под Александровским садом, здесь, у Водовзводной башни. Отсюда не видно!
Мне вспомнились огромные медлительные тараканы, населявшие его, и я невольно передернул плечами. Спустившись, мы повернули на набережную и пошли вдоль огромного дома, увешанного табличками с фамилиями именитых жильцов.
– До того как этот ДОПР построили, – рассказывал фотограф, – здесь бараки были. Я, конечно, не застал уже, а вот Трифонов, писатель, вспоминал. Тут сейчас его доска будет. Не читал Трифонова?
Мне было стыдно признаться, но я не то что не читал, а даже и не слышал о таком писателе.
– А, ну почитай, интересно, – нисколько не смущаясь моим невежеством, продолжал Задикян. – Трифонов написал знаменитый роман «Дом на набережной», как раз про этот дом и его жильцов. И после выхода книжки за Домом правительства закрепилось это название. Удивительный дом. Пока его не построили, Большой Каменный мост был значительно уже, и выходил он не на Боровицкую площадь, а на улицу Ленивка, одну из самых коротких улиц Москвы. Ну а потом мост перестроили уже чуть ниже по реке. А вот там была архитектурная мастерская Бориса Иофана, главного архитектора ДОПРа, – показал он на особнячок с зелёной крышей на противоположном берегу.
По мере нашего пути рос и ширился новый храм Христа Спасителя. Он был похож на пасхальный кулич, украшенный разноцветной обсыпкой и сахарной пудрой.
Вскоре мы подошли к изгороди, заслонявшей проход во внутренний дворик, в центре которого возвышалось здание. Оно было сложено из красного кирпича, со стрельчатыми замковыми окошками и полукруглой высокой дверью. «Институт культурологии», – прочитал я табличку. Больше всего это здание напоминало сказочную печку из мультфильма «Гуси-лебеди», казалось, ещё чуть-чуть, и оно поздоровается с нами дверью – ртом. Всё в нем было особенным: и разной конфигурации окна, и белые декоративные пояски стен, и колонки на левом крыле, обрамляющие будто бы вход, хотя никакого входа за ними не было. Даже посчитать количество этажей мне не удалось. В центре их было вроде три, а по бокам – два, повсюду виднелись продухи, ниши и следы замуровок.