Колодец трёх рек. Москва приоткрывает вам тайны своих подземелий

Давыдов Даниил Сергеевич

На самом деле на катамаранах никто, конечно, по московской канализации не плавает и никогда не плавал. Есть методы телеинспекции, когда в поток опускают специальную лодку, удерживаемую тросом на лебёдке, так называемый «плавучий модуль». На нём установлены мощные фонари и видеокамера, сигнал с неё передаётся по кабелю в машину-лабораторию, расположенную на поверхности, где специалист наблюдает и фиксирует все повреждения подземного сооружения. Однако существуют в истории канализации и примеры плавсредств для людей. Их использовали, а кое-где продолжают использовать в Европе. Такие устройства применяют, например, в Париже для прочистки подземных каналов.

Во второй половине XIX века возникла необходимость полного переустройства канализационного и водопроводного хозяйства Парижа. Префект города Жорж Эжен Осман всерьёз обеспокоился ухудшающейся экологической ситуацией в столице Франции.

Сена была загрязнена различными отходами и городскими стоками. Попытки привести в порядок действующее хозяйство не дали результатов, так как на тот момент коллекторы были локальными и имели многочисленные водовыпуски в разных районах города. Вся система городского водоотведения нуждалась в масштабной реконструкции. Талантливый инженер-гидротехник Эжен Бельгран разработал проект общих технических тоннелей-коллекторов, где предусматривались лотки для отведения канализационных и дождевых стоков, водопроводные трубы, а также запас диаметра для дополнительных коммуникаций – газовых магистралей, силовых и телефонных кабелей и трубопроводов сжатого воздуха. Кажется невероятным, но в Париже второй половины XIX века сжатый воздух был важнейшей частью технической инфрастуктуры города. С его помощью работали лифты, станки и прессы на предприятиях и заводах, функционировали насосы, крутились бормашинки у дантистов, а динамо-машины вырабатывали электроэнергию. Можно сказать, что именно сжатый воздух заменял в то время горожанам привычное сегодня электричество. Сеть тоннелей под Парижем росла, достигнув к началу XX века протяжённости почти в тысячу километров. Под каждой улицей был устроен коммуникационный коллектор. Большим преимуществом этой модернизации стала очистка загрязнённых вод с последующим водовыпуском в Сену ниже города. Для бесперебойной работы подземного хозяйства набрали колоссальный штат сотрудников, следящих в том числе и за тем, чтобы в самотёчных лотках не образовывались засоры. Скапливание осадка всегда характерно для участков с незначительным уклоном, на которых скорость течения снижается, а в результате посторонние предметы и сыпучие вещества, попадающие в коллекторы вместе с дождевой водой, способны замыть и засорить лоток. Именно для таких потенциально опасных мест парижской подземки и были придуманы плоты, совпадающие по ширине с канализационным лотком. Плот опускается на тросах в канаву для тока воды, после чего целая бригада забирается на него и, усиливая таким образом нагрузку, проплывает на плоту участок, где начал образовываться засор. Затем плот можно вытянуть при помощи лебёдки выше по течению и при необходимости повторить процедуру ещё раз. Кроме специальных плотов, одним из самых популярных инструментов французских канализационных рабочих остаётся лопата, которой счищают осадок со стенок лотка.

Спустя много лет после получения моего первого опыта по погружению в различные подземелья родного города мне довелось побывать в системах разных городов и даже стран. Многолетней мечтой всё это время оставалась для меня и канализация Парижа. Поначалу я вовсе не собирался спускаться в неё самостоятельно, но получилось именно так.

В Париже существует замечательный и уникальный по-своему музей, расположенный прямо в канализационной камере, в которую сходятся сразу три коллектора – три подземные улицы, с трубами, кабелями, коммуникациями и лотками для тока нечистот. За несколько евро в кассе можно приобрести билет и в чистой одежде по лесенке спуститься в огромное помещение на набережной Сены для знакомства с детищем инженера Бельграна. Очутившись в Париже, я первым делом отправился именно в этот музей. Но каково было моё разочарование, когда выяснилось, что музей закрыт на реконструкцию и в ближайшее время, по крайней мере во время моего пребывания во Франции, уж точно не возобновит свою работу. Вечером я пожаловался на неудачу русскоязычной подруге – диггеру, или, как их называют там, «катафилу», то есть исследователю катакомб. «Не расстраивайся, – ответила она. – У меня на телефоне есть инженерная схема парижских коллекторов. Мы без труда попадём в музей через канализацию, раз у тебя такая мечта.»

Следующим вечером мы встретились с ней недалеко от музея парижской канализации и, изучив более подробно схему, отправились на соседнюю улицу. Парижские крышки колодцев оказались вовсе не такими, как московские. Они почти в два раза больше, с прорезью для специального ключа, который отодвигает щеколду, расположенную с обратной стороны крышки. Стоит ли говорить, что такой ключ тоже оказался у моей подруги. Время близилось к одиннадцати вечера. Улицы пустели, а вдоль припаркованных автомобилей, между тротуаром и зоной парковки, тянулся неширокий газон с высаженными рядком деревьями и видневшимися между ними люками. В первом колодце не оказалось лесенки, и нам пришлось его закрыть, зато во втором колодце лестница была. Со дна шёл совершенно

сухой обетонированный коридорчик, уводивший под проезжую часть. На стенах были трубы, свисала паутина, и в целом возникало ощущение какой-то бесхозности, заброшенности, хотя это были самые что ни на есть действующие коммуникации. Форма коридора тоже оказалась причудливой, я бы сравнил её с замочной скважиной, сужающейся книзу и широкой сверху. Преодолев несколько десятков метров, мы вышли в перпендикулярный широкий канал-коллектор. Полукруглый, с возможностью прохода по бокам и достаточно глубоким лотком, по которому в сторону Сены бежал мощный поток сточной воды. Нет, там не было такого удушливого концентрированного запаха, как в московской канализации, но высокая влажность и зловоние всё же присутствовали. А ещё я сразу же заметил тараканов, неспешно и деловито расползавшихся в разные стороны от света наших фонариков. Мы вышли в музей, даже не промочив ног. Впопыхах осмотрели экспозицию и поспешили ретироваться обратно в коллектор. Была ли в музее установлена сигнализация – мы, конечно, не знали, но встречи с французской полицией всеми силами постарались избежать.

Отличается ли канализация Парижа от нашей? Как небо и земля! Отличается принципиально, и по своему устройству, и по архитектуре, и по внешнему виду узлов и сооружений, времени их постройки, а также по ощущениям, которые охватывают при спуске в системы. Наверное, человеку, не связанному с изучением подземелий, подобная авантюра – спуститься в Париже в колодец посреди улицы – может показаться из ряда вон выходящей. Но поверьте, большинство горожан и проникновение в коммуникации родного города воспримет как событие выдающееся и уникальное, память о котором сохранится на долгие годы!

– Балакин! Подняться наверх и доложить, что там с дождём! – распорядился Маклаков.

Костик пополз по лесенке, и нас снова обсыпало какими-то ошмётками вперемешку с ржавой трухой.

– Нормально, поднимайтесь! – послышался сверху голос.

– Р-разрешаю подъём! – скомандовал шеф и, не дожидаясь нас, быстро поставил ногу на ступеньку.

Очутившись на поверхности, я полной грудью вдохнул воздуха. Никогда он ещё не казался мне настолько свежим и чистым. Одежда отсырела, и если её не успел промочить внезапный ливень, то это за десять минут сделали подземные испарения. На ботинки налипли комья серо-оранжевой субстанции – растворённого бетона и коррозирующего металла.

– От вас воняет, сэр, как от бомжа! – воскликнул Маклаков, хлопнув по плечу Костика.

– От вас тоже воняет, сэр! – улыбаясь, ответил тот.

– К тому же у вас такая грязная рожа, как будто вы ночуете на помойке.

– Благодарю вас, сэр!

Я посмотрел на Балакина, возившегося с колодезной крышкой, и вдруг заметил, что небольшая серьга в его ухе стала почти чёрной, хотя мог поклясться, что до спуска видел серебряное колечко, а сейчас оно было тёмное, с переливом в рыжину. Не то чтобы я каждый раз пристально оглядывал своих друзей с головы до ног, придавая значение каждой мелочи, но изменение цвета серьги было настолько внезапным и очевидным, что не заметить этого было просто невозможно.

– Чего ты? – спросил Костик.

– Серьга почернела.

– Подумаешь.

– Она сейчас почернела в коллекторе.

– Ну и что?

– Почернела, говорите? – очень серьёзным и каким-то скорбным тоном проговорил шеф, подходя к нам. – Это значит, ты сейчас таку-у-ую дозу отрицательной энергии хапнул… Интересно только, это связано с гибелью там этого телевизионщика или ты просто стал мишенью рандомных потоков?

– Да ладно вам, чего привязались? Всё со мной нормально, – ответил Костик, но как-то неуверенно. – Каких ещё потоков?

– Ты не дури! Серебро как губка всю энергетическую грязь впитывает и проявляет. Ты сейчас будешь с этим кольцом, как обезьяна с радиоактивным изотопом на ухе, ходить. Сам пострадаешь и другие через тебя пострадают! Выкидывай давай!

– Чего?

– Серьгу свою заражённую снимай и выкидывай.

– Да она не снимается!

– Снимай, кому говорю!

Костик нехотя попытался расстегнуть серьгу, но у него ничего не вышло.

– Говорю же, не снимается, – промямлил он.

– А ты сильнее потяни.

Наконец Балакин расстегнул серьгу и положил её на ладонь. Маленькое серебряное колечко было словно покрыто патиной. Растерянно моргая, наш товарищ смотрел на него, не зная, что делать дальше.

– Пойди вот туда в овраг подальше и выкини её, – напомнил Маклаков.

Нехотя Костик отошёл от нас, а вернулся уже без украшения. Он был расстроен.

– Не грусти! – подбадривал его шеф, когда мы шагали к метро. – Ты же сейчас сухим из воды, считай, вышел. Конечно, дозу чёрной энергии принял дай боже. Ну а что ты хотел? Это же канализация, система для человеческих испражнений, сточная вода, откуда там быть светлым энергиям? Чтобы там выжить, защита знаешь какая должна быть?