Комментарий к роману "Евгений Онегин"

Набоков Владимир

Аналогий с Онегиным немало, и все они очевидные, а потому останавливаться на них смертельно скучно. Замечу только вот что: Адольф едва ли материален. Беззвучный, бесплотный, он лишь фигура без лица в неосязаемом мире. Но как характер, как история болезни, как воплощение душевного разлада он, несомненно, живой, и описание его влюбленности — шедевр по художественной насыщенности. В отличие от Адольфа Онегин (если на минуту принять его за «реальное» лицо) на глазах растекается и распадается, лишь только начинает испытывать чувства, лишь только покидает очерченные его творцом пределы существования в виде яркой пародии и средоточия многочисленных, к делу не относящихся и вневременных материй. С другой стороны, как физическое лицо Онегин по сравнению с серым оттиском Адольфа на редкость объемен; мы знаем его гардероб, его характерные жесты. Он навечно помещен в маленький мир, яркий и полный пушкинских знакомых, пушкинских переживаний,

воспоминаний, мелодий и фантазий. В этом отношении Пушкин преодолевает границы французского неоклассицизма, а Констан — нет.

1 января 1830 г. в первом выпуске «Литературной газеты», издававшейся Дельвигом, Орестом Сомовым, Вяземским, Пушкиным и Жуковским (в порядке убывания активности в подготовке издания), наш поэт опубликовал следующую анонимную заметку:

«Князь Вяземский перевел и скоро напечатает славный роман Бенж. Констана. „Адольф“ принадлежит к числу двух или трех романов,

В которых отразился век, И современный человек Изображен довольно верно С его безнравственной душой, Себялюбивой и сухой, Мечтаньям преданной безмерно, С его озлобленным умом, Кипящим в действии пустом.

Бенж. Констан первый вывел на сцену сей характер, впоследствии обнародованный гением лорда Байрона, С нетерпением ожидаем появления сей книги. Любопытно видеть, каким образом опытное и живое перо кн. Вяземского победило трудность метафизического языка, всегда стройного, светского, часто вдохновенного. В сем отношении перевод будет истинным созданием и важным событием в истории нашей литературы».

(Но этого не произошло. Полевой, влиятельный критик, который десятью годами ранее перевел «Адольфа», правда еще менее удачно, справедливо ругал перевод Вяземского, вышедший весной 1830 г. с посвящением Пушкину, за нескладность и неточность.)

Ни Шатобриан, ни Констан почему-то не заслужили похвалы английской критики. Популярное среди обывателей того времени «Эдинбургское обозрение» писало про «Аталу» Шатобриана (1821, LXIX, р. 178): «Сам предмет, манера изложения и язык его, по нашему мнению, смешны и заумны». А Констан назван (на той же странице) «автором дурной повести под названием „Адольф“».

XXIII

Хранили многие страницы Отметку резкую ногтей; Глаза внимательной девицы ⁴ Устремлены на них живей. Татьяна видит с трепетаньем, Какою мыслью, замечаньем Бывал Онегин поражен, ⁸ В чем молча соглашался он. На их полях она встречает Черты его карандаша. Везде Онегина душа ¹² Себя невольно выражает То кратким словом, то крестом, То вопросительным крючком.

1—2 Вспоминается, что у Шеридана в его знаменитой, но на редкость дурацкой комедии «Соперники» Лидия Лэнгвиш говорит о леди Слаттерн, что та «нарочно оттачивает себе ногти, чтоб удобнее было делать отметки на полях» (I, 2). Это искусство в наши дни полностью утрачено.

XXIV

И начинает понемногу Моя Татьяна понимать Теперь яснее – слава Богу — ⁴ Того, по ком она вздыхать Осуждена судьбою властной: Чудак печальный и опасный, Созданье ада иль небес, ⁸ Сей ангел, сей надменный бес, Что ж он? Ужели подражанье, Ничтожный призрак, иль еще Москвич в Гарольдовом плаще, ¹² Чужих причуд истолкованье, Слов модных полный лексикон?.. Уж

не пародия ли он?

XXV

Ужель загадку разрешила? Ужели слово найдено? Часы бегут: она забыла, ⁴ Что дома ждут ее давно, Где собралися два соседа И где об ней идет беседа. «Как быть? Татьяна не дитя, — ⁸ Старушка молвила кряхтя. — Ведь Оленька ее моложе. Пристроить девушку, ей-ей, Пора; а что мне делать с ней? ¹² Всем наотрез одно и то же: Нейду. И все грустит она Да бродит по лесам одна».

Данная строфа, а также следующие три отсутствуют в тетради 2371. Ни одной из них в черновиках нет. Следующей в черновике (2371, л. 71 об.) идет строфа XXIX установленной редакции.

2 …слово… — Галлицизм, le mot de l''enigme [781] . Ключевое слово, решение ^{160} .

8 крехтя — деепричастие от крехтеть или кряхтеть, которое нельзя передать одним английским словом. Смысл его — издавать глубокий грудной звук, нечто среднее между стоном и ворчаньем, знак подавленности или нерешительности.

781

Разгадка (фр.)

13 Нейду [за него, за вас]. — Сокращенная форма от «не иду», «не принимаю предложения».

Ср. XXVI, 7 — пойдет, «примет предложение».

Альтернативная строфа

Черновик находится в тетради 2371, л. 69. В издании Томашевского 1937 г. (с. 442, XXIVa) приведены отвергнутые строки; но их нет в тексте, опубликованном с его комментариями в ПСС 1949 (с. 543) и 1957 (с. 546) гг., где к тому же один стих читается иначе (Акад. 1937: «Ямщик ударил, засвистал»). Как и в других случаях, я был вынужден придерживаться издания 1937 г. в том, что касалось вымаранных строк, и издания 1949 г. (или 1957 г.) — во всем остальном.

С ее открытием поздравим Татьяну милую мою — И в сторону свой путь направим, ⁴ Чтоб не забыть о ком пою. Убив неопытного друга, Томленье <сельского> досуга Не мог Онегин <перенесть> ⁸ <Решился он в кибитку сесть>. — <Раздался> колокольчик звучный, Ямщик удалый засвистал, И наш Онегин поскакал ¹² <Искать отраду жизни> скучной — По отдаленным сторонам, Куда не зная точно сам.

В процессе сочинения седьмой главы Пушкин дважды оказывался на распутье: сперва после строфы XXI, 9, а потом (по возвращении на главную дорогу) после XXIV.

У развилки строфы XXI он увлекся (как мы уже видели) идеей ознакомить Татьяну с петербургским дневником Онегина (наш меланхолический повеса вел его до того, как удалился на покой в деревню в мае 1820 г.). Эта окольная дорога через альтернативную строфу XXII (описание альбома) вывела нас на некое плато с альбомными руинами, скудно освещенными луной (на пробу приводятся только четырнадцать частей — около сотни стихов, не организованных в строфы). Идея угасла, не успев разгореться.