Король-паук
Шрифт:
— У меня с капелланом Бестурне разные мнения по этому поводу.
Людовик слушал и осматривался, соображая, как бы незаметно улизнуть из этого странного места. При ближайшем рассмотрении лица посетителей показались ему не более зверскими, чем у «мясников», с теми он умел управляться. Хотя ремеслом «мясников» было убийство, иногда они занимались и грабежом. Посетители таверны «Полосатый осёл» занимались тем же самым, только в обратном порядке. Он чувствовал, что ими он тоже смог бы управлять. Они дерзнули бы украсть его кошелёк, если бы этого уже не сделал Вийон, но на жизнь его покушаться не стали бы. Конечно, ему было не но себе, но не более чем в присутствии де
Кроме того, было весьма поучительно узнать, что Франсуа Вийон поддерживает весьма близкие отношения со столь противоположными по своим взглядам и образу жизни священнослужителями, как этот циничный и проницательный пастор сомнительного сброда и учёный настоятель церкви Бенуа ле Бестурне, через которую проходило множество секретных дипломатических посланий.
Было также интересно узнать, что блестящий прелат Гийом де Вийон оказывал покровительство Франсуа де Ложу, или де Монкорбье, и что поэт сменил имя на Вийона, дабы выказать своё уважение. И, наконец, полезнее всего было узнать, что патрон не отрёкся от своего подопечного, несмотря на его бесконечные любовные интрижки с женщинами лёгкого поведения и дерзкие стишки, из-за которых он постоянно был не в ладах с властями. Но почему? Почему он не отрёкся от Франсуа? Основой верности бывает либо любовь, либо страх. Если Гийом де Вийон любил Франсуа Вийона, то, возможно, их связывало нечто большее, чем имя, вероятно, тайные узы крови. Если же Гийом де Вийон боялся Франсуа Вийона... некий план, который начал складываться в голове дофина, приобретал реальный шанс на успех.
— Он не только не ест, но даже не разговаривает, — пробор мотал отец Сермуаз.
— Я размышлял, — ответил Людовик, — я размышлял о чуде кошелька дофина.
— Да, это настоящее чудо, — заметил Вийон, взвешивая кошелёк на руке, — удивительно, что он не прорвал насквозь мой потёртый рукав. В студенческие годы, гордясь своим университетским званьем, я не слишком задумывался о стародавних временах, в которые придумали такие широкие рукава, имевшие практический смысл. Студенты нищенствовали и тогда, как им и положено, но, когда Франция была богата и сильна, нищенствовать было выгодно. Студенты набивали рукава колбасой и хлебом так, что рукава едва не лопались, — золотые времена, добрые люди были щедры. С каждым годом рукава становились всё длиннее и шире. А потом пришли англичане, восстала Бургундия, и Франция раскололась на множество частей. Апокалиптические бедствия обрушились на нас; наводнения, чума, война и голод...
— Что-то голода я здесь не замечаю, — проговорил отец Сермуаз с полным ртом мяса.
— Священники едят краденых овец во время Великого поста, а короли бросают им объедки...
Людовик старался сохранять на своём лице непроницаемое выражение.
— ...И наши университетские рукава напоминают обвисшие груди старухи, печальные, плоские. В этих рукавах нынче гуляют лишь ветер да воспоминания.
Служанка наклонилась через его плечо и наполнила его вырезанную из камня чашу дешёвым вином. Она фамильярно погладила Вийона по голове и сказала священнику:
— Вино горячит его по утрам. Что это он опять сочиняет?
— Трактат об университетской мантии, дитя моё, к твоему наряду это отношения не имеет, — ответил священник, любуясь её формами.
— И, похоже, сам опровергает свои тезисы, — лукаво добавил Людовик.
— Вовсе нет, — запротестовал Вийон, обнимая девушку за стройную талию. — Ты тоже когда-нибудь станешь плоской и пустой, моя Изабо.
— Прошлой ночью ты по-другому говорил.
— Мою музу удушили, — рассмеялся
Людовику понравился настрой Вийона. Поэт был преданным сыном Франции — идеалистом, честолюбцем, бедняком. Вот в священнике дофин сомневался. Самодовольные и ограниченные люди не склонны пускаться в рискованные предприятия. Но Людовик не был уверен, что несоблюдение Великого поста — достаточно тяжёлая провинность, чтобы заставить священника открыть письмо папы, равно как и в том, что образование, полученное в Риме, и лёгкий итальянский акцент в латинском произношении обеспечат доступ к папской корреспонденции. Франсуа Вийон с его связями и наглостью подходил на эту роль куда больше. Конечно, придётся выдать себя, но дофин взвесил все «за» и «против» и решил, что игра стоит свеч.
Теперь Вийон переключился на служанку, но Людовик не узнал ничего такого, о чём бы уже и сам не догадывался: услужливая шлюха, вдохновляющая иногда на сочинение баллады и исправно требующая платы за услуги.
— Но она верит мне в долг, когда у меня бывают временные денежные затруднения, Людовик.
Отец Сермуаз зевнул и заявил, что ему пора возвращаться в храм: предстоит нечто получше, чем заурядное отпевание, и необходимо сделать кое-какие приготовления.
Когда он ушёл, Людовик, понизив голос до шёпота, сказал Вийону:
— Я тоже доверяю вам, Франсуа Вийон. Полагаясь на вас, я полагаюсь на Господа, вложившего мне в руки оружие, чтобы защитить мою страну от гораздо больших бед, чем те, которые вы мне описали. Миссия ваша будет опасной, но, в случае удачи, выгодной и поможет спасти Францию от гражданской войны.
Вийон уловил повелительный тон, но видно было, что он колеблется.
— И, значит, кошелёк дофина не чудо, и его никто не крал.
— Нельзя же украсть у самого себя. Наследный принц Людовик сам дал кошелёк своему другу, чтобы тот помог ему в державном предприятии, которое наполнит его рукава золотом так же, как наполняло колбасой и булками в былые времена.
— Монсеньор! — воскликнул поэт.
— Именно так.
Он быстро изложил свой план. Вийон признался, что сейчас у него с его патроном, капелланом Сен-Бенуа ле Бестурне, несколько напряжённые отношения, причина которых Изабо. Но Людовик напомнил ему, что при нормальном ходе событий ответа от папы следует ждать не раньше, чем через несколько месяцев, так что времени, чтобы уладить ссору с патроном, достаточно. А пока Людовик будет заботиться о его благосостоянии, Франсуа не придётся жить на су в неделю в покойницкой. Письмо папы не должно быть повреждено, подчеркнул Людовик, его надо лишь перехватить, прочесть и сообщить содержание дофину. Он играл на всех струнах души Вийона, которую он раскусил, как только к нему вернулась способность трезвого суждения: его тщеславии и жадности, его любви к Франции и к Изабо. Он пообещал Вийону свою благосклонность в том случае, если станет королём, и даже сказал, что служанка Изабо вполне достойна стать фрейлиной двора.
— А если папа удовлетворит просьбу короля, монсеньор, вам следует поднять революцию! Вы сильны, уважаемы, вам доверяют, у вас найдутся покровители и последователи.
— Нет, — спокойно сказал Людовик, — в этом случае я должен буду навсегда удалиться в Дофине и делать всё, что в моих силах, на более скромном поприще.
— Ответ папы будет перехвачен, монсеньор! Клянусь Богом, я сделаю это. У меня есть для этого достаточно возможностей. Вероятно, вашему высочеству не по душе все эти бродяги, собравшиеся здесь, но они многое могут. Вас никогда не лишат права на престол!