Королева не любившая розы
Шрифт:
Кардинал тщательно скрывал от королевы, что ему известно о её намерениях. Он хотел получить как можно больше информации. В переписке со своими помощниками и агентами Ришельё именовал Анну Австрийскую вымышленным именем «месье де Генелль». В письме к государственному секретарю Шавиньи от 29 октября он предупреждал:
–Остерегайтесь, когда Вы разговариваете с месье де Генеллем. Самое лучшее, если Вы не будете вообще обсуждать с ним что бы то ни было…
Из письма к Шавиньи от 2 ноября того же года:
–Из последних перехваченных писем из Фландрии для Генелля следует, что ожидаются события, которые сделают испанцев полными хозяевами положения на поле битвы; в письмах высмеивается военная
В письме к тому же Шавиньи от 18 ноября, напомнив о недавнем погашении 800-тысячного долга «месье де Генелля» из государственной казны, Ришельё раздражённо заметил, что «…не представляется далее возможным оставлять дверь открытой для подобного безобразия». Интересы дела, однако, взяли верх над понятным раздражением. Кардинал продолжал внимательно следить за перепиской королевы, которая заверяла своих братьев Филиппа IV и Фердинанда Австрийского в скором прекращении войны. Все письма королевы Франции направлялись в Брюссель на имя маркиза Мирабеля, бывшего посла Испании в Париже. Анна Австрийская и не подозревала, что некоторые из её доверенных слуг, которым она поручала доставку писем, завербованы отцом Жозефом. Единственным, кого не удалось подкупить, был Лапорт.
Подозрительному королю показалось странным отсутствие в свите Анны Австрийской, сопровождавшей мужа в Турень, её пажа. Королю донесли, что верный слуга королевы отправился в Тур, чтобы привезти оттуда Шевретту и устроить её тайную встречу с царственной подругой в Орлеане. Когда Лапорт появился, король потребовал у него объяснений, но тот ловко выкрутился.
Пока Людовик был на фронте, он писал Луизе де Лафайет письма и передавал ей через Буасонваля, но последний, верный инструкциям, полученным от Ришельё, всегда говорил девушке, что писем не было…Соответственно, и записочки Луизы не попадали к адресату. Тем не менее, поссорить их не удалось – король, вернувшись назад, отослал отца Карре в провинцию и по-прежнему старался улучить время для разговора со своей «девочкой». Между тем в народе тоже зрело недовольство кардиналом: его обвиняли в том, что он затеял новую войну и разорял своих подданных непосильными налогами.
–Не иначе, как кардинал околдовал короля! – шептались кумушки.
Между тем королева-мать продолжала вести подрывную деятельность. Она сообщала всё, что ей удавалось узнать о ведении военных действий, бывшему испанскому послу Мирабелю, который жил теперь в Брюсселе и получал послания от Анны Австрийской через Ожье, английского резидента в Париже, и Жербье, его брюссельского коллегу. Но штаб переписки с заграницей находился в Кузьере, туреньском замке герцогини де Шеврёз, откуда Монтегю увоизил шифрованные письма в Англию, чтобы предотвратить союз между Людовиком ХIII и Карлом I Стюартом, а Одетта де Жуар, кузина Козочки, была связной с Карлом Лотарингским. В парижском особняке Марии де Роган, на улице Тома-дю-Лувр, дни и ночи напролёт шифровали и расшифровывали тайные послания.
Военные действия шли своим чередом, и в июле король должен был снова отправиться в армию. Буасонвиль всё твердил Луизе, что луше уйти самой, чем ждать, пока прогонят. А она была молода и неопытна и верила всему, что ей говорили.
Ришельё вызвал к себе в Рюэй отца Коссена, который стал одновременно духовником короля и Луизы де Лафайет:
–Наш государь не имеет пороков, его добродетель – благословение его государства, и важно соблюсти эту нравственную чистоту; по правде говоря, он уже некоторое время привязан к одной фрейлине королевы; в этом нет ничего дурного, однако столь великая взаимная склонность между особами разного пола всегда опасна.
Но этот честный священник, в отличие от отца Карре, считал, что Луизе нечего делать
–Я приняла это решение самостоятельно, но сожалею, что тем самым смогу угодить некоторым своим недругам.
–Неужели Вы оставите двор и короля, который уважает Вас, и вместо блестящего будущего примете постриг и похороните себя в четырёх стенах? – принялся уговаривать её отец Коссен. – И так на свете слишком много несчастных женщин, которых заставили уйти в монастырь… При дворе, словно райская птица, Вы не слышали ничего, кроме похвалы и лести… Что Вы почувствуете, когда на Ваши плечи ляжет тяжёлый крест и Вы повлачитесь с ним по крутой тропе к Голгофе? Если бы Вы были старухой, желающей закончить свои последние дни в покаянии, никто не удивился бы Вашей решимости, но для молодой девушки семнадцати лет, доброй и невинной, сбежать от короля, чтобы заточить себя в тюрьму – невероятно! Разве беседы с королём хоть когда-нибудь оскорбляли Вас и вызывали угрызения совести? Разве Вы не так чисты, как тогда, когда впервые привлекли его внимание? Вы знаете Его Величество слишком хорошо, чтобы опасаться того, что он попросит у Вас то, что Закон Божий запрещает Вам ему предоставлять. Я советую Вам, оставайтесь с королём и делайте всё хорошее через него, что можете, поскольку Богу было угодно наделить Вас такой властью над разумом Его Величества.
Но девушка была непреклонна. Она опасалась, что из-за своей слабости король не сможет защитить её от гнева Ришельё, которого не избежали даже принцы крови.
–Людовик ХIII, – как-то сказал отец Коссен, – воздерживается от выражения всех своих чувств: он делает не всё, что хочет, и не желает всего, что может.
Когда духовник передал содержание их с Луизой беседы королю, тот не смог сдержать слёз:
–Правда, я люблю её и дорожу ею за её добродетель, но если Господь призывает её в монастырь, я не буду ей мешать, и если бы я знал, что моё присутствие тому препятствует, я уехал бы сей же час и более не виделся с ней.
Желая выиграть время, госпожа де Сенесе настаивала, чтобы Луиза получила сначала благословение своих родителей. Когда отец Коссен сообщил об этом Ришельё, тот пришёл в ярость. Но события неожиданно ускорились, как можно узнать из мемуаров госпожи де Мотвиль. В завуалированных выражениях она пишет, что «у великого и мудрого короля, неизменного в своей добродетели, бывали, однако, минуты слабости». В отчаянии от предстоящей разлуки он предложил Луизе поселить её в Версале, где она находилась бы исключительно в его власти, недосягаемая для завистников и клеветников, и подарить ей титул герцогини. Но это предложение напугало невинную девушку. К тому же, её больше никто не пытался чинить препятствий, так как госпожа де Сенесе испугалась угрозы кардинала, переданной через отца Карре:
–Если Вы попытаетесь снова отговорить мадемуазель де Лафайет от её решения, на воплощение которого было потрачено так много времени, то это приведёт к Вашему собственному отлучению от двора.
Вдобавок, на фрейлину повлияли недовольство и нетерпение Анны Австрийской. Таким образом, судьба Луизы была принесена в жертву своей госпоже и кардиналу.
8 мая Людовик сообщил Ришельё, которому поверял даже свои любовные переживания, о своей «меланхолии»:
–Я думаю, что она уйдёт дней через семь-восемь, чтобы исполнить своё намерение, коему я не противлюсь.