Коронованный наемник
Шрифт:
Но и сам Леголас не раз ощущал, что Йолаф приглядывается к нему, и не мог с уверенностью решить, сомневается ли рыцарь в его личной надежности или же опасается новых непредсказуемых проявлений орочьего начала.
Приступы боли не тревожили больше принца, но он знал, что последний этап его обращения еще впереди, и каждый вечер в уединении своей тесной каменной кельи надсекал кожу на предплечье, желая убедиться, что кровь его все так же красна. Он несколько раз выезжал из пещеры, убеждаясь, что солнце еще тягостнее теперь для его глаз. Но Йолаф догадывался о тревогах лихолесца, потому что на следующий день после того, как меж ними состоялся второй разговор, рыцарь принес в келью Леголаса плотно заткнутую пробкой бутылку.
– Вот, возьми, – спокойно промолвил он, ставя бутылку на стол, – это вода из Плачущей Хельги. Она снимает боль от обращения. Именно поэтому у источника часто бывают Рабы Слез. И непременно дай мне
– Спасибо, – кивнул Леголас, – Эрвиг говорил мне, что только Хельга может облегчить причиненные ею муки. Тогда я не понял его.
– Эрвиг… – Йолаф нахмурился, словно потревоженный какой-то давно преследующей его мыслью, помолчал, а потом поднял глаза, – Леголас, я должен показать тебе нечто важное. Подожди меня.
Рыцарь стремительным шагом скрылся в темноте, оставив лихолесца заинтригованным и невольно встревоженным. Но не более чем через двадцать минут Йолаф вернулся, неся в руках нечто, плотно обернутое кожаным чехлом.
Захлопнув грубую дверь, рыцарь положил свою ношу на стол.
– Вот. Здесь несколько документов, которые, я думаю, тебя непременно заинтересуют. Они попали ко мне в разное время, и некоторые разъяснили мне что-то, некоторые еще больше запутали, один же я вовсе не смог прочесть. Начни с этого…
Йолаф расстегнул пряжку на чехле и вынул свернутую стопу свитков. Отделив один, он бережно провел по нему пальцами:
– Пока я был в Тон-Гарте, ожидая, проявится ли болезнь Эрсилии, я тешил себя надеждой, что в библиотеке замка могут найтись упоминания о Волчьем безумии и методах его излечения. Ведь эта библиотека собиралась веками, там могло найтись многое, о чем все давно позабыли. Пожалуй, это был единственный случай, когда князь согласился со мной без возражений. Несколько недель мы исследовали библиотеку, первые две недели с нами была и Эрсилия, затем ей стало хуже… Увы, мы ничего не нашли, но и обследовать всю библиотеку не успели, она слишком велика. Я полагаю, и после того князь продолжал поиски. Но наши отношения к тому времени разладились совсем, и ни в какие открытия, если таковые и были, Иниваэль меня более не посвящал. Когда же подмена была совершена, я снова начал бывать в библиотечных подземельях. Теперь в замок меня проводила сестра, она же отпирала засовы. Камрин хотела тоже принять участие в поисках, но ей приходилось постоянно быть начеку. Если бы меня поймали, трудно сказать, что решил бы князь. Я тоже не нашел никаких новостей относительно лечения. А вскоре мне пришлось прекратить свои визиты. У Кэмми нет своих ключей от подземелий, поначалу ей удавалось похищать их у князя и возвращать после моего ухода. Иниваэль был тогда очень рассеян, мучился головными болями, и Камрин удавался ее трюк. Позднее же здоровье Иниваэля ухудшилось, он почти перестал спать ночами, и более доступа к ключам у сестры не стало. Но и за этот срок я нашел нечто любопытное, хоть и не слишком продвинувшее меня в поисках. Прочти. Этот документ, по сути, краденый, но в общем тюке прегрешений еще один камень мало прибавляет к моему счету. Я не нашел первого свитка этой истории, не успел, как не нашел и продолжения. Это лишь отрывок, но мне кажется, здесь есть, над чем подумать.
Пододвинув к Леголасу убористо исписанный свиток пергамента, темно-желтый и местами насквозь проеденный временем, Йолаф развернул оставшиеся два.
– А это я получил от Эрвига. Меня всегда удивлял этот необычный старик. В свое время мне довелось оказать ему небольшую услугу, и Эрвиг запомнил меня.
– Небольшую услугу? – Леголас покачал головой, – ты спас его от верной смерти. Услуга, по мне, не пустячная.
– Откуда ты знаешь о той ночи? – Йолаф вскинул голову, но Леголас поднял ладони в примирительном жесте:
– Не нужно подозрений. Эрвиг вел дневник, который после его смерти достался мне. Там упоминается ночь, когда ты спас его.
– Стало быть, Эрвиг все же мертв, – невпопад обронил Йолаф, – я видел его в последний раз еще до исчезновения сестры. Случайно встретил на охоте. Эрвиг очень изменился, постарел… К тому же в нем появилась некая горечь, которой не было прежде. Даже тогда, когда я отирал полотном кровь с его лица, а он бранил меня сквозь изуродованные губы и требовал оставить его умирать… В ту встречу Эрвиг долго говорил со мной о всяких пустяках, а потом вдруг заявил, что хочет подарить мне несколько старинных бумаг, которые я сейчас сочту просто пыльной рухлядью под стать самому дарителю. Но придет, дескать, время, когда я, возможно, оценю его дар, хотя лучше бы это время так и не пришло. Он велел мне снова приехать на то же место назавтра. Каюсь, мне показалось, что старик повредился рассудком, живя в одиночестве, но я все же приехал. И Эрвиг передал мне два документа. Я спросил его, почему он
Положив документы на стол, Йолаф исчез за дверью: он даже не брал с собой факел, как нетопырь уверенно кружа по темным коридорам своего укрытия.
Леголас же взял со стола первый свиток, ощущая шершавую жесткость старинного пергамента, и задумчиво развернул. Похоже, Йолаф все более проникается доверием к нему. Ведь он просто оставил эти наверняка ценнейшие документы у него в келье. А глаза уже жадно впились в первые строки, выписанные знакомым ему вычурным почерком воеводы Бервира…
« Эру, милосердный мой творец… Уже давно дозорные отбили полночь, сапоги все в грязи, и от голода сводит нутро, а я все не могу покинуть его комнату. Камень, что так долго лежал пудовым бременем на сердце, истаял, и слезы льют по щекам, и мне не стыдно, хоть бы сейчас все подданные мои глядели мне в глаза. Он так исхудал… И пальчики изранены, и личико бледно. Но это пустяки, родной. Все раны твои заживут, ты забудешь эти страшные дни и снова будешь заливисто хохотать, когда я подбрасываю тебя к потолку.
Моя Ашлин спит, даже не сняв сапог и барбетта, поверх одеял. Я не помню, когда в последний раз видел ее спящей. Спи, милый мой друг. Твоей душе нужен покой. А мне все одно не уснуть до утра. Как пережили мы все это? Как устояли? Как мало знал я прежде о горе, о боли… и о стойкости женщин. Ашлин впервые заплакала лишь сегодня, снова обняв Верна. Все эти страшные дни она держалась, словно скала, а я чувствовал, что горе вот-вот обрушит меня, разорвет изнутри, и я смогу лишь с воем биться в стену, пытаясь телесною болью заглушить душевную. Все пустяки. Войны, плен, ранения. Нет худшей муки, чем видеть, как твое собственное дитя, плоть твоя и кровь, бесценнейший из даров судьбы, обращается чудовищем. Как страдает, как изнемогает от боли, как плачет и просит помощи, а ты не знаешь, как облегчить его мук, и ни меч твой, ни власть, коими ты так кичился, не дадут ему исцеления.
Я не могу оставить Верна в эту ночь. Он спит, положив голову мне на колени, утопая в складках моего кафтана, и его светлые волосы, как прежде, мягки, и так трогательны тени ресниц на щеках… Все позади, и его седьмая весна придет в мире.
Храни тебя Эру, Маргаур, брат мой. Пусть отныне каждый, кто скажет мне, что орки – бессердечные жестокие твари, сам откусит свой поганый язык…»
Леголас оторвался от чтения и потер глаза подрагивающими пальцами, чувствуя, как быстро колотится сердце. Так вот он, первый случай Волчьего безумия в Ирин-Тауре… Это был маленький сын воеводы Бервира и княгини Ашлин, чей потемневший от времени портрет висит в парадной зале замка Тон-Гарт. Вероятно, сейчас нужно было думать о чем-то другом, более важном и имеющем отношение к его собственной беде, но Леголас сидел, недвижно глядя на огонек свечи, не в силах отогнать мысли, что должен испытывать шестилетний ребенок во время обращения… За все месяцы его пребывания здесь он не слышал ни об одном случае болезни среди детей и сейчас вдруг отчетливо понял, что не уверен, смог ли бы выдержать подобное зрелище. Неустрашимый воин, видевший так много крови и смертей на своей долгом веку, Леголас не выносил вида убитого ребенка. В отряде знали об этом, но никто и никогда не думал счесть это слабостью.
Встряхнув головой, Леголас потер лоб и потянулся к кувшину с водой. В сторону сантименты. Сейчас он узнал еще и то, что маленького Верна спас некий орк Маргаур, а значит, снова подтверждается то, что секретом исцеления владеют именно орки. Что же дальше поведает Бервир? На каких условиях таинственный благодетель Бервира оказал ему эту услугу? Принц отставил наполовину опустошенный кувшин и снова склонился над пергаментом.
« Сегодня Маргаур приехал ко мне со своими сыновьями. Забавно, но Верн совсем не боится ни Ситалка, ни Атейфера, хотя они старше его, намного сильнее, да и, признаться, выглядят превельми устрашающе. Но дети не знают условностей и расовых раздоров. Я гляжу из окна, как во дворе замка Атейфер вырезает для Верна из деревяшки какую-то игрушку, а мой сын подпрыгивает от нетерпения.