Коронованный наемник
Шрифт:
Рималл часто задышал, не замечая, как прикусывает до крови губу. В горле клокотала злость, в глазах стояли слезы, и эльф был счастлив, что идет во главе колонны, и некому видеть его перекошенное внутренней борьбой лицо. Они идут за ним… Молча сверлят его спину колючими взглядами, и все же идут. Малодушные мерзавцы… Он готов поклясться, что все они попросту трусили сказать эти слова: «Я хочу уйти». А бояться тут нечего, олухи… Ничто не может уравновесить на чашах весов важность сохранения своей эльфийской сущности. Да, считайте его ничтожеством, отступником, предателем. Но он один нашел в себе смелость честно заявить о своем уходе, и тем самым проложил тропу прочим. Те же, оставшиеся… Помоги им Элберет. Сарн, морготов выскочка... Он всегда был безрассудным идиотом, всегда первым лез под стрелы, и сейчас тоже с готовностью сует голову Мелькору
Рималл резко выдохнул, подавляя жгучее колотье едкого чувства неприязни, всегда всколыхиваемого одним воспоминанием о Сарне. И тут же новая мысль всплыла на поверхность забродившего раздражения: не этим ли Сарн ему так непереносим? Именно этим умением безоглядно идти вслед за своими убеждениями и приоритетами? Рималла занимает судьба будущих поколений эльфов, которым угрожает страшное проклятие, поразившее принца… А Сарн не думает об этих безымянных грядущих Квенди. Он предан самому принцу и готов идти за ним на смерть, здесь, сейчас, немедля… Целитель стиснул кулак, бессознательно обрывая с края плаща галуны. Едва ли в мире найдется кто-то, готовый так же пойти на край света за него, за Рималла. Так что же это, правота дальновидного ума или банальная зависть? Моргот…
Рималл почувствовал, что размышления заводят его в тупик, где вскоре останется лишь с бессильной яростью биться лбом в стену собственных бесполезных сомнений. С отвращением сплюнув кровь, сочащуюся из прокушенных губ, он обернулся:
– Прибавим шагу! Тучи сгущаются, не иначе, быть непогоде!
…Они были в пути два дня. Сначала утоптанная дорога гладко стелилась под ногами лошадей, и впереди ждал дом, и даже королевский гнев не мог затмить радости ожидания встречи с родным лесом и семьями. И принятое решение казалось единственно, несомненно правильным. И мысли катились по такой же гладкой и утоптанной колее: они шли на войну с орками, а оказались завлечены в западню неведомой, чудовищной опасности, угрожавшей не смертью, а намного худшим несчастием. Обманутый ничего не должен лжецу. А потому они вправе уйти, покуда еще можно вырваться из ловушки недоброго княжества. Печаль по принцу тяжелым камнем лежала на каждом сердце, и в споро двигавшейся колонне всадников не слышно было ни песен, ни смеха, что всегда сопровождают возвращающийся с войны отряд. Но принц утратил благословенный огонь, зажженный Эру в своих первых детях. А потому о нем оставалось лишь скорбеть, памятуя, что простому эльфу не дано вновь разжечь это пламя. Слишком хорошо в Лихолесье знали старинные легенды о первых орках…
Но Тон-Гарт остался далеко позади. Там же остались утоптанные дороги, проложенные ногами охотников и лесорубов, двадцать семь соратников, презревших здравый смысл… и ровно ложащаяся в строку уверенность в собственном благоразумии. Теперь лес был укрыт толстым слоем слежавшегося снега, там и сям скрывавшего предательские узлы корней и пни. Давно не хоженые тропы бугрились рыхлыми сугробами, где вязли ноги коней, и эльфы спешились, чтоб не обременять и без того уставших продираться сквозь снег животных. Двое скакунов поранились о прячущиеся в снежном колобродье коряги и теперь прихрамывали. По сторонам дороги, то там, то здесь встречались брошенные деревни. Крыши провалились под тяжестью снега, стены и частоколы потемнели от дождей, и эти селенья казались тронутыми тлением трупами, брошенными неведомым убийцей в лесу. Чем дальше уходили эльфы в лес, к границам княжества, тем тягостней был этот путь… Эти занесенные тропы, эти молчаливые руины деревень безмолвно напоминали им, что не победителями они уходят из Ирин-Таура. Они бежали, бросив все на полдороге, спасаясь от того, от чего еще недавно защищали обитателей этих покинутых селений. Они не привыкли сбегать с поля боя… Но страшное лицо принца, недавно боготворимого ими, а ныне павшего жертвой худшего из недугов, неотступно стояло перед глазами. И они шли вперед, продираясь сквозь бурелом, ведя в поводу хрипящих коней, отряхивая обтрепавшиеся плащи от налипшего снега и украдкой опасливо бросая беглый взгляд друг другу в лицо. И ни один не мог сказать наверняка, что высматривал он в чужих чертах. Отражение собственных сомнений и страха? Тень поддержки? Или первые ужасные признаки неведомой болезни?
Я могу долго шагать рядом с этой тихой, усталой колонной, равняясь то с одним, то с другим, взглядывая в их глаза. Мне трудно поведать вам, что скрывается за сумрачным фасадом обожженных холодом лиц, сжатых губ,
Странно, но многих из них пуще всего жгло не ощущение предательства, не трепет перед гневом короля, чьего сына они покинули на милость мелькорову. Последний взгляд Сарна, сухое «доброго пути» – вот, что ржавой иглой сидело в душе, не давая отшвырнуть сомнения прочь. Сарн не был таким… Он не умел молча злиться, он вспыхивал яростью, охотно лез в драку, сыпал бранью и так же быстро отходил. И потому это короткое прощание и тень разочарования на дне глаз донельзя обидно всплывали сейчас в памяти…
…Окрик Рималла заставил эльфов встрепенуться. Да, тревожная тишина больше не окутывала лес плотным ватным покрывалом. Ветер, поднявшийся где-то в выси, протяжно стонал в верхних ветвях деревьев, раскачивая застывшие кроны, отрясая вниз тяжелые снежные осыпи и со звонким хрустом обламывая промерзшие сучки. В прорехах лесного полога виднелось небо, грязно-серое, наливающееся густой синевой, словно свежий кровоподтек. Лошади всполошено прядали ушами, фыркали, предчувствуя бурю.
– Нужно найти укрытие, – донесся сквозь вой ветра голос Алорна, – падающей сосной по темени схлопотать – невелика радость.
Но, будто назло, брошенных деревень по пути уже почти полдня не попадалось, а до ближайшей гряды скал, меж которых можно было переждать пургу, лежало не менее пяти лиг густого леса, заваленного буреломом и худо различимого в поднимающихся первых снежных вихрях.
– Держитесь, – отозвался Рималл, – успокаивайте коней, река неподалеку. Если сумеем до темноты добраться до моста – ночь проведем уже в лихолесской крепости.
Пурга не теряла времени, и за следующий час разыгралась в полную силу. Ветер завывал оголодавшим волком, толстые ветки обламывались, рушась вниз, ломая на своем пути хрусткую мелочь и тяжелыми массами обрушиваясь наземь. Снег мириадами колких крупиц носился в воздухе, жаля обнаженные участки кожи, врываясь в рот при каждом вдохе, слепя глаза. С пяти шагов с трудом можно было различить ствол, ноги цеплялись за упавшие сучья, а каждое падение грозило ранениями о те же невидимые препятствия, вроде веток и коряг. Пусть эльфийские сапоги не проваливались в глубокий снег, а сильные ноги долго не знали усталости, но лошадям приходилось плохо. Перепуганные кони вязли в сугробах, мотали головами, шарахались от хозяйских рук, и эльфы, невзирая на адскую стужу, один за другим снимали плащи, накидывая их на лошадиные головы и пытаясь утихомирить скакунов.
– Держитесь! – снова прорвался сквозь пургу прерывистый крик Рималла, – лес редеет! Скоро мост! Пересчитайте друг друга!
– Все на месте, – донесся через четверть часа задыхающийся голос Эвеглира, – Гэлторн ранен, не ускоряйте шаг!
Рималл досадливо пробормотал что-то – любая задержка сейчас была совсем не ко времени, но в этой снежной сумятице им еще свезло, что пока что дело обошлось лишь одним раненым.
– Я сейчас, погодите! – крикнул он в ответ и побрел назад. Шепча заговорные слова над скрипящим зубами Гэлторном, нащупывая закоченевшими пальцами прямо сквозь сапог неловкий изгиб вывихнутой щиколотки, он беззвучно молился. Старая крепость на том берегу реки, гулкая, вечно холодная, с узкими бойницами для лучников, казалась ему желанней Валинора.
– Моргот! – рыкнул Гэлторн, когда Рималл резко повернул ему ступню, а потом осторожно пошевелил ногой.
– Идти сможешь? – Рималл потирал ладони, разогревшиеся от врачевания.
– Дойду, брат, не тревожься, – эльф поднялся на ноги, припадая на вправленную ногу, – благодарствуй.
Еще два часа спустя эльфы вышли на опушку леса, окунувшись в непроглядный разгул беснующегося снежного крошева. Здесь мир терял границы, уже не обозначенный стволами деревьев и не отчеркнутый кронами. Здесь небо и земля, верх и низ слились в общей воющей круговерти, словно неразумные живые существа неосторожно угодили в молотилку, полную визжащей, грохочущей массы истязаемых колосьев, хрупких зерен и соломенных отрепьев.