Красноармеец Горшечников

Снарк

* * *

– Книжку-то отдать забыл!
– спохватился Гарька, вытаскивая томик из пояса.

– Да на что она им?
– пожал плечами Ромка.

– Мало ли.

– Отдай комиссару. Если решит, что надо - снесёт в Чека.

Гарька нагнал Севера, протянул ему книгу.

– В том чемодане нашёл. Вдруг что секретное?

Комиссар пробежал глазами заголовок, странно улыбнулся и сунул томик в седельную сумку.

– Посмотрим.

– Слышь, Георгина, почему у одних людей кожа белая, у других - чёрная, а у Таньки Чанговой вовсе желтая?
– спросил

Ромка.

– Не знаю, - призналась Георгина.
– Как довоюем, пойду учиться и непременно этот вопрос проясню.

– А на кого учиться пойдёшь?

– Не знаю, - опять сказала Георгина.
– Мне всё одинаково интересно: и люди, и звёзды, и недра земные. Выберу, какая наука людям наиболее полезна, её и стану изучать. А ты?

– Я учиться не собираюсь, меня земля ждёт. Грамотеев много, пахать-то кто будет?

– В новой деревне без науки тоже нельзя, - возразила Георгина.
– Надо работать, учитывая достижения мировой сельскохозяйственной мысли, чтобы с каждого поля собирать по три урожая в год!

– Ну, это ты, положим, брешешь… то есть, выдумываешь. Никогда такого быть не может, чтобы три урожая.

– По старинке и одного урожая не всегда дождёшься, а с современной агрономией возможно всё, - уверенно заявила Георгина.

– Да? Тогда конечно… тогда учиться надо, - задумался Ромка.

Идея трёх урожаев до того ему понравилась, что он совершенно позабыл о полной георгининой невинности в вопросах сельского хозяйства: лишь недавно она узнала о том, что кукурузу, оказывается, собирают не с кустов.

– А ты, Гарька? Кем ты хочешь стать?

– Для начала извести бы всех гадов, что мешают людям жить. Потом и об учёбе можно подумать.

– Длинное занятие, - присвистнул Ромка.

– Какие наши годы? И начнём, и закончим.

– Устал я, - признался Ромка.

– Домок?
– скривился Гарька.
– Хозяйство справное, жёнушка сдобная…

– Всегда ты так, - грустно сказал Улизин.
– Что плохого в справном хозяйстве?

– Мещанство!
– отрезал Гарька.

– Прав комиссар - неуёмный ты человек, - бросил Ромка с досадой.

* * *

Товарищ Тонька не забывала новых знакомцев, забегала каждый день: приносила новости, знакомила красноармейцев с местной комсомолией. Девушка она была видная, весёлая; даже комсостав отряда не отказывался прогуляться с ней по набережной по случаю погожего вечера.

Серафим звал её «Тосей», комиссар - «эээ… товарищ Нимфадорова», а Лютиков величал «Антониной Фёдоровной», чем ужасно её сердил.

Воскресным вечером Нимфадорова вытащила на прогулку всех, до кого дотянулась. Помполит с Георгиной остались на квартире: Лютиков шерстил материал на предмет политзанятий, Георгина ему помогала. Зато к компании присоединились Новил и Храпов. Рядом вышагивал Зуб; могучую шею пса охватывал новенький, только сделанный Храповым ошейник с заклёпками, и видно было, что Зуб гордится ошейником не меньше, чем Улизин - выходными галифе из синей диагонали.

Тонька, распираемая энергией, уволокла комиссара с Чернецким далеко вперёд; остальные шли не торопясь. К вечеру набережная, превращённая

солнцем в раскалённую печь, начала остывать; море дышало на неё прохладой, будто мать - на обожжённую ладошку младенца.

По мостовой прорысил конный оркестр. Лошади были крупные, кормленые, но шли нестройно, пугаясь бухавших литавр.

– У хозяйчиков изъяли, - сказал Улизин.

– Ромка, а тебе хозяйчиков не жаль?
– спросил Долгодумов.
– Такие же крестьяне, как твой отец. Они ведь этих коней растили, выкармливали… а потом лишились в одночасье. Теперь придётся пахать на бабах.

– Мужик - он куркуль, на общее благо положил с прибором. Придёшь к нему добром коня попросить, он тебя шлёпнет из обреза и свиньям скормит, и сам рядом ляжет, чтобы только коня не давать.

– Кто-то вечера мечтал о справном хозяйстве, - заметил Гарька.

– Ты, друг, не путай, - Ромка внушительно поднял палец.
– Лошади и тягловой скот должны быть общественными, и поля тоже. Помрёт в семье кормилец, сыновья в город подадутся или служить уйдут, заболеет кто или старики одни останутся - с единого поля весь колхоз прокормится, да ещё и прибыток будет. Корова в каждой семье должна быть своя, куры там, свинья, огород - без этого нельзя. А что страдают хозяйчики… я, Новил, всякого навидался: и баб поротых, и ребятишек расстрелянных, и как избы горят, и как раненых добивают. Я через всё это сильно равнодушный стал. Мне теперь ни одного врага советской власти не жаль.

– Полагаешь, они враги?
– задумчиво протянул Долгодумов.

– Коли не друг - значит, враг, - отрезал Ромка.
– Пущай скорей определяются со своей позицией, а не то мы их в другую ставку определим.

Внезапно сзади раздалось:

– Стой!

– Стою, хоть дой, - Ромка неторопливо повернулся.

Чёрные кожанки масляно блестели в лучах тонущего в море солнца; хозяева курток смотрели сердито, измаянные жарой.

– Кто такие?

– Отряд комиссара Севера, в составе армии Шмелёва.

– Предъявите документы.

– Давно Чека патрульной службой занимается?
– осведомился Гарька, вынимая книжку.
– Это у вас вроде общественной нагрузки или такое развлечение?

– Поговори мне, умник, - проворчал чекист, пожилой уже человек с рябым, усталым лицом.

– Неплохо бы и на ваши документы взглянуть, - намекнул Долгодумов.
– Мало ли кто кем представляется.

Чекисты с усмешками переглянулись.

– Бдительный! Свой человек. Слышь, Нагинин, - документ требует.

Руководитель группы нехорошо прищурился, однако высказаться ему помешал подошедший комиссар:

– По какому праву задерживаете моих людей?

Нагинин уставился на Севера; физиономия уполномоченного закаменела, как змеиная морда, зрачки походили на два крохотных омута: Гарька не удивился бы, вылези из них по чёрту.

– Обычная проверка, - сказал рябой чекист.

– Ну, если обычная… - Север вынул документы.

– Ваши бойцы хорошо одеты, - заметил Нагинин, поглядывая то на справную гарькину гимнастёрку, то на невыразимо шикарную хромовую куртку Серафима.