Красноармеец Горшечников
Шрифт:
– С «т» прояснили, - сказал Ксаверий.
– Так зачем вы, товарищ драгоман-т, пожаловали?
– Объявление прочёл.
– Ворпуладис предъявил засаленную бумажку, от которой по тесному кабинету немедленно распространился сложный запах махорки, воблы и кирзовых сапог.
– Пайку заворачивали-т, - застенчиво признался грек.
– Тут вот написано, что вам переводчики нужны - так мы и есть переводчик.
– Вы, Николай Второй, самодержец милостью божьей?
– уточнил Ксаверий.
– Изволите видеть, достопочтенный комиссар,
Георгина рассмеялась уже открыто.
– По объявлению вам не ко мне, а в Чека, - объяснил достопочтенный комиссар.
– Выловили матроса с иностранного судна, нужен переводчик. И бросьте своё «т», неровён час побьют.
Ворпуладис низко поклонился, надел канотье на пропотевшие кудри и задом вылез в двери.
– Фрукт, - сказал Ромка.
– Фрукт-тэ, - поправил Гарька.
На другой день, улучив момент, когда комиссар отправился в Главначснаб, Гарька стал выспрашивать Лютикова про выловленного матроса.
– Выспросил его драгоман-т? Неужто все-таки шпион оказался?
– Бедовый ты, Горшечников! Всё тебе шпионов подавай!
– улыбнулся Лютиков.- Негр не шпион, а вполне себе наш товарищ, классово близкий элемент. А вот мертвый господин поинтереснее будет. Вёз он с собой очень тяжёлый чемодан, дела имел с самим капитаном, расплачивался щедро, бывало, давал золотые монеты на чай.
– Из бывших, - тут же определил Гарька.
– Видать, пришили его за золотые монетки.
– Не угадал. Доктор его осмотрел и говорит, что преставился он от малярии.
– За что же Доббса высадили?
– У него случился приступ желудочной лихорадки. Видать, побоялись эпидемии, вот и решили избавиться от обоих.
– А где он теперь?
– поинтересовалась незаметно подошедшая Георгина.
– Надо навестить американского пролетария!
– Отдали под опеку комсомольцев. Кажется, его приютили родители Ганны.
– Отлично! Пойдем, Гарька. Я только за «Манифестом» сбегаю, а у тебя вроде был кусок ситного.
Ромка тоже собрался с ними проведать спасённого матроса. По дороге Георгина так вдохновенно рассказывала, как американские капиталисты издеваются над чернокожими рабами, что у Гарьки даже защипало в носу от жалости.
Ситный Доббс принял с благодарностью, однако от прослушивания «Манифеста» отказался. Поговорив с ним, Георгина выяснила, что рабов в своей семье он не помнит, в Америке не бывал, сам родом из Ливерпуля, а отец - с Ямайки. Пароход, на котором Доббс служил кочегаром последние пять лет, был приписан к Бриндизи и перевозил мирный товар вроде мануфактуры. Команда на пароходе подобралась с бору по сосенке; капитан - англичанин, Доббса не обижал, может, потому, что не замечал. Высадили его свои же товарищи, испугавшиеся тифа.
– Всё равно пролетарий, - сказала Георгина с некоторым разочарованием.
– Угнетённый класс.
* * *
Улочка была обставлена домиками, при постройке сиявшими белизной;
Денис Фоменко, оставленный у здания почтамта стеречь лошадей, разговаривал с девушками. Девушки были не простые, а военные, увешанные оружием от шеи до колен, с алыми бантами на выгоревших гимнастёрках. Их дверей почты вышла их товарка; все подхватились и упорхнули, словно стайка зарянок.
– Кто такие?
– поинтересовался Ромка.
– Женский батальон имени Веры Засулич. Письма родным отправляли, с фотокарточками…
– Чего только нет в нашей Красной армии, - заметил Гарька.
– Баб-тальон, - заржал Ромка.
Гарька покосился на Георгину: не обиделась ли. Нет, не обиделась; кажется, вовсе не услышала. Задумчиво глядя вслед далеко уже ушедшим девушкам, она щурилась, прикидывая что-то, а может, просто прикрывала глаза от слепящего солнца.
Возле дома попали в неожиданный затор: поперёк узкой улицы заглохла мотоциклетка; отряд конников пытался обогнуть неожиданное препятствие.
– Помогли бы лучше, чем матюкаться, - сказал измученный шофёр.
Гарька спрыгнул с коня, перебросив поводья Георгине, Ромка последовал его примеру. Втроём с шофёром оттолкали мотоциклетку впритык к дому. Конники радостно порысили мимо.
– Буржуи, - проворчал Ромка, вытирая пот со лба.
– Надо проехать - слезай и толкай, а то всё прислугу ждут. Вы, товарищ, откуда будете?
– Не узнаёшь, что ли?
– удивился мотоциклист.
– Семен Фингалов, из управления артиллерии.
– И верно.
– Ромка пригляделся к нижней, не скрытой мотоциклетными очками части лица.
– Неаккуратно ты встал, посреди улицы.
– Мотор заглох, а мне надо нашу партячейку забрать с заседания.
– С пленарного?
– важно спросил Ромка.
– Знамо дело, с пленарного!
– Фингалов подмигнул Георгине, подкрутил рыжий ус - дескать, и мы не лыком шиты.
– Вон комиссар идёт, и Лютикова где-то подобрал.
Гарька и Георгина обеспокоенно переглянулись: в город они ушли без разрешения, но Север ничего им не сказал. Оставив Фингалова копаться в моторе, они свернули в свою улочку.
– Я могу отлучиться вечером в город?
– спросила комиссара Георгина.
– Куда?
– В партшколу, к Златоверхову. Он мне сборник Цветаевой обещал, и ещё прочесть своё новое стихотворение.
– Знаешь, Грамматикова, - Север остановился и поглядел на Георгину таким душевным взглядом, что у неё сжались кулаки, - меня в последнее время всё чаще навещает мысль: не отправить ли тебя до хаты, к родителям? Отпусти косу, надень кисейное платье и читай своих поэтов среди роз и незабудок. Кто тебя проводит до партшколы?