Красноармеец Горшечников

Снарк

– Да и ваши неплохо, - отозвался комиссар.

– Откуда у них такие сапоги?
– отрывисто спросил Нагинин.

Север посмотрел ему в переносицу и нехорошо улыбнулся.

– С дерева сорвали.

– Как вы со мной разговариваете?!

– А ты со мной как разговариваешь? Я тебе не барынька и не жид с рынка, а боевой командир! Ты чужое добро не считай, мозги свихнёшь. Не моё оно и не твоё - всё народное.

Глаза у Нагинина побелели от злобы. Гарьке показалось, что сейчас чекист вопьётся в комиссара зубами, как раз в то место, где шею Севера

уродовали шрамы. Должно быть, и другим почудилось то же: Чернецкий, посвистывая, вынул из кобуры револьвер и принялся заботливо обтирать дуло рукавом; Новил снял винтовку с плеча, поставил рядом, настороженно прищурился. Один Храпов переводил непонимающий взгляд с Нагинина на своих товарищей.

– Что-то ты того, - сказал вдруг один из чекистов.
– Лишнего. Будто генерала в погонах встретил. Пойдём.

Нагинин резко обернулся, ощерил зубы, однако опомнился и принял безразличный вид.

– Можете быть свободны.

– Вот спасибо!
– не удержался Чернецкий.
– Оказали милость.

– Яценко?
– товарищ Тонька подошла, удивлённо подняла брови.
– Я ручаюсь за этих людей.

– Проверяем всех подряд, - сказал тот, как бы извиняясь.
– За одну ночь два убийства.

* * *

С воскресенья на понедельник никаких убийств не случилось, и вообще не случилось бы ничего, заслуживающего упоминания, если бы Шнобцев к всеобщему изумлению не запросился вдруг на Юго-Западный фронт, заявив, что ему совестно отсиживаться в тылу в то время как армия Будённого проливает кровь в беспощадных боях с белополяками. Причины тоски раскрылись, когда Чернецкий пообещал вторично начистить Шнобцеву рыло, если он ещё раз попытается отвинтить и продать какую-нибудь деталь с трофейного «Торникрофта».

Вечером Флора Гавриловна пригласила Попорыкиных, а заодно их постояльцев к себе на чай. Попорыкина-мать лежала с мигренью и не отпустила дочь от себя. К чести Пассионарии Поликарповны, материнский каприз она вынесла стоически. Храпов, не любивший светской жизни, остался; отказалась чаёвничать и Олёна. Хмуров, как хороший солдат дореволюционной закалки, в свободное время отсыпался и за прошлую, и за будущую жизнь.

– Не пойду!
– сказала Георгина.

– Как хочешь, - не стал спорить Гарька.
– Только имей в виду: отступать без боя, едва завидев противника, есть серьёзный тактический и стратегический просчёт.

Биться, впрочем, не пришлось. Флора Гавриловна обнесла всех чаем и улетела на шёлковых крыльях, оставив незримым резидентом аромат «Лориган Коти»; затем из кабинета донеслись звуки фортепиано и нежное сопрано: Делакур распевалась к выступлению.

Вечер выдался мирный, будто семейный. Гарька с Георгиной играли в шашки. Улизин с ними не садился: достойных соперников у него не было, а со слабыми ему было скучно. Вместо этого он с упоением читал презентованную Флорой Гавриловной книжку о сыщике Путилине.

– Удивительна мне твоя идеологическая недальновидность!
– сказал Гарька, отвлекаясь от игры.

– Не понял, - Ромка поднял глаза от книги.

– Про царского

сыщика читаешь.

– Да хоть бы и про царского. Революционеров он не трогал, ловил разбойников. Вот, почитай-ка: про тайное общество демона Бафомета. Страсть как интересно! Куда там твоему Шерлоку Холмсу.

– Не знаю, как Путилин, а Шерлок Холмс мигом бы определил, что за матрос был в лодке и от какой таинственной причины погиб его спутник. Дело на одну трубку!

– Это и Чека определит.
– Ромка послюнявил палец и перевернул страницу.

– Пока ничего не слышно.

– Забыли тебе доложиться, - зевнул комиссар.

– Им нужен переводчик, - сказал Лютиков.
– Сотрудники языкам не обучены, а «бывшие» добровольно к Чека на выстрел не подойдут.

– На выстрел-то уж точно!
– хмыкнул Ромка, отвлекаясь от сыщика Путилина, блуждавшего в петербургских трущобах.

– Зачем кого-то искать, когда я могу перевести!
– Рука Георгины непроизвольно дёрнулась вверх, что случалось с ней в моменты энтузиастического возбуждения, выдавая с головой бывшую отличницу.
– Отец прекрасно знал английский язык, выучил и меня.

– Опять она лезет поперёд всех… да ещё в Чека! Напереводишь им такого, что вместе с матросом у стенки окажетесь.
– Комиссар вздёрнул бровь.

Гарьке страшно хотелось перенять это мефистофельское движение, но у него не получалось: бровь не хотела подниматься в одиночку, лицо перекашивалось, один глаз глупо выпучивался, второй уезжал в сторону.

– И верно, - сухо сказала Георгина.
– Куда мне с английского переводить, когда я по-русски не могу объяснить своим же товарищам, что являюсь полноценной человеческой личностью, а не бурдюком для вынашивания детей или устройством для удовлетворения животных мужских инстинктов.

– Они уже повесили объявление, наверняка кто-нибудь откликнулся, - произнёс Лютиков поспешно.
– Даже на нашу калитку налепили.

Впорхнула Флора Гавриловна.

– К вам пришли, Ксаверий Северьянович. Будто по делу, - она насмешливо наморщила носик и отступила, пропуская гостя.

Несерьёзное отношение Делакур к посетителю вполне объяснялось его внешностью: больше всего он походил на маслину, одетую в поношенный чесучовый костюм и канотье из побуревшей соломы. То ли левантинец, то ли грек, смугло-маслянистый, беспрерывно потеющий, он рыскал влажными чёрными глазами, будто прикидывал, не налетят ли на него с вилкой, чтобы проглотить и сплюнуть косточку.

– Простите, вы не комиссар будете?

– Да, - удивился Север.
– В чём дело?

– Фамилия наша Ворпуладис - представился грек.
– Драгоман-т.

– Драгомант?
– переспросил комиссар.
– По драгоценностям гадаете?

– Никак нет.
– Грек услужливо захихикал.
– Драгоманы мы. А «т» - это, изволите видеть, при царе к словам добавляли «с» вместо «сударь», теперь сударей нет, оттого я для уважительности прибавляю «т» - вроде как «товарищ».

Товарищ Лютиков закхекал в пыльные бумаги. Георгина прыснула в кулачок.