Красноармеец Горшечников

Снарк

– Чего тебе?

– Мне бы моё дело… выписку.

Север удивлённо приподнял брови.

– Оно у Лютикова. Сейчас принесу.

Георгина дождалась, пока он уйдёт, шмыгнула к столу и выдвинула ящик, предвкушая сатисфакцию за насмешки над акмеистами.

Книга оказалась на английском - должно быть, из чемодана того самого шпиона-путешественника, которого нашёл Гарька.

– Havelock Ellis, «Studies in the Psychology of Sex», - прочла Георгина шёпотом. Английский она едва помнила.
– «Analysis of the Sexual Impulse, Love and Pain, The Sexual Impulse in Women».* 13

Сосредоточенно

сдвинув брови, она продиралась сквозь полузнакомые, сложные слова. Вдруг уши её запылали. Захлопнув книгу в ящик, как кусачего скорпиона, она отскочила к окну.

Вернулся комиссар.

– Держи. Ты почему такая красная?

– Жарко, - прошептала Георгина.

– Что?
– не расслышал Север.
– Для чего тебе дело?

– Думаю переводиться в другой полк.

– Куда?!
– комиссар выхватил дело из её рук.
– Живо выходи из комнаты!

Растерявшаяся Георгина позволила вытеснить себя в гостиную, где Филипп Филиппович играл в шашки с Ромкой. Гарька наблюдал за ними, подперев голову руками.

– Права не имеете мне отказывать!
– звонко крикнула Георгина.

Все повернулись к ней.

– Повторяю: никуда ты не пойдёшь! Я подпишу распоряжение, что под угрозой ареста запрещаю тебе покидать расположение отряда. Нарушение приказа буду считать дезертирством.

Георгина вспыхнула от злости.

– А если вам Шмелёв прикажет меня отпустить?

– Прикажет - отпущу.

– Прикажет! Разрешите идти?

– Не разрешаю!

– А я всё равно уйду! И сажай меня под арест, если хочешь! Мать с отцом под замком не удержали - и тебе не удержать!

– Колобок какой выискался, - процедил покрасневший Снейп.
– Я от бабушки ушла, я от дедушки ушла! Ты зачем в армию явилась, за народное дело воевать или капризы свои бабские лелеять? Если ты мужика тут ищешь, так и скажи, я тебя хоть куда переведу в двадцать четыре часа, чтоб не разлагала мне личный состав.

От внезапной обиды глаза Георгины налились слезами. Слов не нашлось - сделав шаг вперёд, она влепила комиссару звонкую пощёчину, вылетела за порог, хлопнула дверью так, что сотряслись стены.

– Динамитная женщина!
– только и вымолвил потрясённый Филипп Филиппович.

– Это она любит, товарищей колотить, - подтвердил Ромка.
– Уж сколько раз я от неё по морде получал! Сама маленькая, а свирепости на волчицу. Как другую бабу почует, так сразу…

– Иди отсюда к чёртовой матери, Улизин.
– Комиссар потёр щёку.
– Делать нам больше нечего, как про твои похождения слушать. Выискался тоже кавалер Фоблаз.

– Кем он меня обозвал?
– спросил Ромка, спускаясь по лестнице.
– Обругал, что ли?

– Старая какая-то книжка, я не читал, только слышал, - отозвался Гарька.
– Вроде был такой известный ходок по дамскому делу, угодник и соблазнитель.

– Точно я, - приосанился Ромка.
–

Я до женского полу ужасть как лют.

На крылечке Хмуров чинил сбрую, Тонька стояла рядом и рассказывала про лесосеку, которую на добровольных началах строили комсомольцы за Сахарной Головой.

– Будем снабжать дровами школы, больницы, семьи вдов…

Мимо неё пробежала Георгина, с размаху села на скамейку под шелковицей. Гнилые доски хрустнули, Георгина плюхнулась наземь. Друзья не сдержали смеха.

– Вот как, смешно вам? Замечательно!
– Георгина, едва дыша от гнева, отряхнула юбку.
– Можете хоть водку пить, хоть в бубен бить, я же записываюсь в женский краснознамённый батальон имени Веры Засулич!

Горшечников и руки опустил.

– Бросаешь нас, значит?

Георгина смутилась, прикусила уголок косынки.

– Неужели будете скучать?

– Скучать!
– возмутился Ромка.
– Лучший пулемётчик в отряде дёру даёт - нам что, «яблочко» плясать? Извиняйте, не тянет.

– У тебя, Улизин, патриархальные взгляды на женщину, - сказала Георгина с обидой.

– Оно конечно, - промолвил тихонько Хмуров, - в прежние времена женщина в семье завсегда пулемётным делом занималась. Выйдет на луг с «максимом» и давай косить.

Тонька расхохоталась.

– Я себя удерживать не позволю, - проговорила Георгина совсем уже неуверенно.

– Назло комиссару отморозишь уши, - кивнул Хмуров.
– Оставь это, нехорошо придумала. Что у нас воевать, что в другом полку, всё одно без дела не останешься. Только здесь все тебе старые боевые товарищи, а там ещё неизвестно, как получится. Вот в мирную жизнь мы бы хоть теперь тебя отпустили.

Георгина опустила глаза и задумалась.

– Хорошо. Временно погожу переводиться.

– Вот и ладно.
– Хмуров поднялся, перекинул сбрую через плечо.
– Хуже нет, когда личные фанаберии ставят выше общего дела.

– У неё не фанаберии, а душевная несовместимость, - сказал Гарька. Теперь, когда Георгина отказалась от мысли уйти, он был готов поддерживать её по всем вопросам.

– Сердечная рана.
– Улизин закатил глаза.

– Не выдумывай, - пожалел подругу Гарька.
– Это попранное чувство собственного достоинства.

– Гарька, ты у меня теперь самый любимый!
– Георгина чмокнула Горшечникова в щёку.

Ромка хмыкнул.

Гарька приобнял Георгину за талию, обернулся: Север смотрел на них из окна, как удав.

– Могу проводить тебя до партшколы.

– Не слышал, что сказал комиссар? Если я выйду в город, меня отправят под арест.

– Он это не всерьёз.

– А я всерьёз. Не буду его просить.

– Ладно. Давай я сам зайду к Златоверхову и заберу книжку этой вашей Цветаеву.

– Не надо. Она про любовь, а я сейчас не хочу про любовь. Не нужно это, когда сражаешься за революцию. Нам нужно иметь сердце из нержавеющей стали!