Красноармеец Горшечников
Шрифт:
– Вашей милостью, - пробурчал завхоз.
– Принужден слушать заместо полезного труда и попечения о хозяйстве отряда.
– Ничего, хозяйства у нас поменее, чем у Сумароковых-Эльстонов, неусыпный надзор не нужен. Съезди сейчас к Шабленко, обменяй грузовик на тачанку и лошадей. Лошадей бери хороших… хотя не мне тебя учить. Серафим, проводи его, а то любой Квирин норовит с нас спросить, зачем бойцы не заняты муштрой.
Чернецкий согласился охотно - автомобили он не любил, хотя на мотоциклы поглядывал с интересом, -
– Это же «Торникрофт»!
– закричал он с надрывом.
– Да нам с такой машиной никакого обоза не надо! На что нам ещё тачанка?
– Лошади хоть траву щипать могут, если овса не достанем, а где ты бензин брать собираешься - в колодце начерпать?
– Тридцать две лошадиных силы, шины пневматические!
– убивался Фильченко.
– Сменять на тачанку… лучше вы меня на тачанку сменяйте, а грузовик оставьте.
Желтовато-бледное лицо Снейпа побагровело.
– Отправляйся сию минуту, и чтоб без тачанки не возвращался! Прав Квирин - распустил я вас.
– Давайте я съезжу, - предложил Шнобцев.
– Я меняться люблю.
– Да уж ты любишь, по роже видать, - буркнул комиссар, остывая.
– Добро, меняйся. Серафим, присмотри за ним. А ты, Фильченко, ступай в губпродком, чтоб глаза мои тебя не видели. Кстати, Шнобцев, почему на занятиях не был? Ведь не был?
Гарька подтвердил.
– А я и на следующее, между прочим, не приду. Ваша пулемётная барышня мне такого наговорила, что даже в нерасположение привела, - проговорил Шнобцев со слезой.
– И мародёр, мол, и шкурник, и штаб генерала Духонина по мне плачет. * 14
– Экий трепетный, - проворчал комиссар.
– Ты мне, братец, не шали, живо башку откручу. Понял?
– Чего ж не понять, - Шнобцев вздохнул.
– Трепетать рылом не вышел.
* * *
Вечером Гарька по поручению Улизина зашёл к Делакурам: обменять один том похождений сыщика Путилина на другой. Сам Ромка остался кашеварить: Георгина решила, что довольно эксплуатировать женский труд и установила график дежурств по кухне, к великому неудовольствию Олёны.
В доме было темно, только в гостиной горел свет, да на крыльце светляком тлела папироса Серафима.
– Я к Флоре, - сказал Гарька.
– Её внимание занято, - пыхнул дымком Чернецкий.
– Я на минутку.
Гарька поднялся на пролёт, хотел постучаться, но, вспомнив серафимовы слова, прежде решил заглянуть - не помешает ли.
Комната была уютно залита светом керосиновой лампы, подвешенной под потолком. Флора как поставила перед комиссаром чашку и изящно опустилась на диван. Воцарилась тишина: Снейп прихлебывал чай, Флора с лёгкой улыбкой рассматривала его из-под опущенных ресниц. На щеках Севера всё заметнее проступал румянец - видно, чай был очень горячий.
– Ксаверий Северьянович, верно ли говорят, что вы князь?
Снейп дёрнул кадыком,
Гарька отшатнулся, сузив щёлочку в двери до ширины сабельного лезвия.
– Расскажите мне про прежнюю жизнь, про то, как было раньше. Я, кажется, почти ничего не помню, что было до всего этого кошмара.
– В её мелодичном голосе отчётливо проступали тоскливые нотки.
– Расскажите мне про рестораны. Вы ведь, верно, ходили в столичные рестораны.
– Между нами: почему вы не отбыли в Париж?
– поинтересовался комиссар необыкновенно заботливым голосом.
– Уверен, вас приглашали. Прекрасный город, и всё там по-прежнему: и рестораны, и князья. Вы бы в нём скоро освоились.
– Я не могла оставить папу.
– Такая дочерняя привязанность необычна в дни… «этого кошмара».
«Э, милый, так ты Флоры Гавриловны не получишь», - подумал Гарька и точно: Делакур с нешуточным раздражением объявила, что у неё разболелась голова.
Комиссар беспрекословно отставил чашку и оставил красавицу одну.
«Жаль, что такая… такая милая девушка страдает от старорежимных пережитков», - посочувствовал Гарька, на цыпочках спускаясь по лестнице. Потревожить Делакур сразу он не решился; спрыгнул в сад, дошёл до скамейки, уселся - пусть Флора Гавриловна посердится, он заглянет позже.
– Я тебе покажу: князь!
– шипел Север на крыльце, толкая Чернецкого.
– Сам-то ты кто, обломок старого мира?
Серафим ржал, будто сделал что-то умное.
Свет в окнах гостиной погас - сердитая Делакур ушла спать.
«Обойдётся Ромка без Путилина. Вот ещё затеял: про царскую полицию читать. Я ему лучше брошюрку Троцкого дам, пусть просвещается».
Цикады трещали, как уголья в печке. Упала и покатилась звезда. Гарька задумался над желанием: что лучше - скорейшая победа мировой революции или чтобы девушка в голубом платочке захотела с ним познакомиться; пока размышлял, звезда потерялась за крышами.
«Вот всегда ты так, Горшечников, - укорил себя Гарька.
– Надо искоренять в себе склонность к ротозейству».
Подле калитки остановилась гуляющая парочка, принялась целоваться так громко, что в кустах заквохтала разбуженная курица. Запах подгорелой каши смешивался с ароматом неизвестных Горшечникову цветов.
– Гарька, иди ужинать!
– звонко крикнула Георгина через улицу.
Парочка испуганно притихла; потопала прочь.
– Горшечников, ты разве тут?
– спросил Серафим с крыльца.
«Уже нет», - подумал Гарька, отправляясь навстречу ромкиной стряпне.
* * *
– У, как в брюхе бурчит… - Ромка потёр пряжку ремня.