Красноармеец Горшечников

Снарк

– Нет, товарищ председатель. Он никому не говорил, что куда-то собирается ночью. Чепуха это всё, насчёт знакомцев. Тут действовала вражеская рука.

– Вражеская рука действовала в лайковых перчатках размера двенадцать с половиной, фирмы «Дерби», - сообщил эксперт.

– Именно «Дерби»?
– уточнил Болотов.

– Да, - строго сказал эксперт.
– Видите полоску? Это от большой кнопки на манжете. Помимо «Дерби» никто перчаток такого фасона не выпускает.

Ромка слушал с упоением.

– Ой, полным-полна

коробочка,

Заключённых сотни три.

Наблюдательна комиссия,

Ихне дело рассмотри!
– с чувством пропел чоновец.

– Заманчиво выводит.
– Храпов икнул, прикрыл рот ладонью. Ладонь была широкая, с железными мозолями, но удержать густой запах перегара не смогла даже она.

– Ты выпил, что ли?
– спросил Гарька шёпотом.

– Я это… вчера, самую чуть. Угостили меня.
– Храпов отвернулся, застенчиво дыша в сторону перегаром.
– Одна добрая женщина.

– Узнаёт Олёна, из обоих пыль выбьет - и из тебя, и из доброй женщины.

– Часто ваши бойцы самогоночкой наливаются, товарищ помполит?
– поинтересовался Нагинин.

– Не чаще, чем ваши нюхают кокаин, - так же ласково ответил Лютиков, глядя в булавочные зрачки чекиста.

У Нагинина дёрнулся мускул на щеке.

– Проедете с нами в Чека, дадите подписку. Покинете город - будете считаться врагами революции.

– Не надо подписки, - вмешался Болотов.
– Обещайте, что любой из ваших бойцов в случае необходимости явится для допроса.

– Разумеется, - сказал Лютиков.
– Мы окажем вам любую помощь, какую сумеем. Можно ехать?

– Можно.

– Что ж ты нас позоришь, Родион?..
– вполголоса выговаривал Лютиков.

Храпов тяжело вздыхал.

– Есть средь них ребята дружные,

Есть шпана и фраера,

Есть спецы, для воли нужные,

Им домой идти пора… - доносилось из тумана.

* * *

Не выспавшийся Гарька зевал весь день; Ромке бессонная ночь была как с гуся вода.

– Мы, деревенские, к таким делам привычные: день работаешь, ночь пляшешь. Если комиссар отпустит, сходим до почты, отправим письма? Карточки-то вышли - загляденье!

– Одна куда-то пропала, - озабоченно сказала Георгина по дороге.
– Ребята, я вам лишнюю фотографию не давала? Я ведь посчитала в точности, сколько мне нужно.

– Должно, завалилась куда-нибудь, - сказал Ромка.
– Книжек у тебя пропасть. Охота такой груз за собой возить?

– Своя ноша не тянет. Наверное, ты прав. Потом поищу. Гарька, ты куда?

– Вы пока отправляйте письма, а я схожу, груш куплю.

Путь обратно Гарька решил срезать. Прижимая к себе решето с грушами, он свернул в переулок. Впереди, шагах в тридцати, семенила барышня в пыльно-голубой, под цвет платка на голове, жакетке. Должно быть, барышня была более привычна к удобным башмачкам, поскольку то и дело спотыкалась в туфлях на высоких каблуках.

Гарька

пригляделся, и сердце его подпрыгнуло, а потом пустилось отплясывать «Яблочко». Это была Она.

– Постой.. те! Подождите!

Девушка перешла на рысь, подвернула каблук, остановилась, надевая слетевшую туфлю и шепча что-то сердитое сквозь зубы. Гарька самым галантным манером подхватил её под локоток.

– Разрешите рекомендоваться - Горшечников. В прошлых прискорбных обстоятельствах не было времени представиться по форме, - ненавязчиво напомнил Гарька зазнобе о том, как помог ей выйти из печального положения.

Красавица поправила платочек. Ресницы девушки были густо накрашены, но её это не портило. Наверное. Проклятый платок закрывал почти всё лицо, только и видны были ресницы да остренький носик. Освободить локоть из цепких гарькиных пальцев она не пыталась.

От счастья у Горшечникова в голове стало пусто, давно заготовленные любезные слова как метлой вымело.

– Не желаете ли грушу?
– промямлил он. Обычная ловкость, с которой он обращался с Лушками и Таньками, исчезла; каждое слово давалось с таким трудом, будто не было до сего момента таких слов и надобно выдумывать их заново.

Девушка тихо фыркнула, плечи её вздрогнули, как от сдерживаемого смеха.

Сердце Горшечникова сделало сальто-мортале. Если смеётся, значит, не сердится.

– А вас как величать?
– расхрабрился он.

– А… Аделаида, - представилась девушка. Голос у неё был очень высокий и звучал как-то странно, в нос, словно она недавно перенесла сильную простуду.

– Прекрасное имя, - Гарька прикинул, можно ли теперь счесть знакомство достаточно близким, чтобы обнять её за талию.
– А главное, редкое. Я жутко… то есть, ужасно… очень рад.

Из-под платочка донеслось отчётливое хихиканье. Как ни влюблён был Гарька, всё же не мог не подумать, что простуда повлияла не только на голос, но и на умственное состояние красавицы.

«Ум в девушке - это несущественно, - подумал он великодушно.
– Зато волосы как лён…»

– Вам на Ильинскую? И мне туда же.

«Хоть бы мы никогда не вышли на эту Ильинскую, - подумал Гарька, бережно прижимая к себе худую мускулистую ручку Аделаиды.
– Наверное, тяжело такой тонкой барышне работать по хозяйству».

Впервые подобные сожаления закрались в его сердце, до сих пор Горшечников был решительным сторонником перевоспитания буржуазного элемента.

Девушка снова споткнулась.

«Возьму её не руки и понесу. Прямо сейчас. Нет, дойдём вот до того дерева…»

Пока Гарька собирался с духом, показалась Ильинская; девушка прибавила шагу.

Завидев Гарьку чуть не в обнимку с неуловимой красоткой, Георгина сделала большие глаза, а Ромка громко сказал: «Ага!»

Обрадовавшись, что появилась тема для беседы, Гарька произнёс: