Кровь в моих жилах
Шрифт:
Громов первым заметил Светлану и подтянулся на койке, принимая приличное по его мнению полусидячее положение. Далось это ему нелегко — он старательно пытался не морщиться от боли. Петров тоже зашевелился, когда Светлана тихо поздоровалась. Что ж, баюша и кровь сотворили чудо, вытащив мужчин с того света.
— И вам добрый день, Светлана Алексеевна, — поздоровался Громов в ответ и потер заросший черной, заметной щетиной подбородок. Светловолосому Петрову в этом плане повезло больше. Говорил Громов натужно, с одышкой, то и дело подкашливая. Ему еще лечиться и лечиться,
Пристав поправил свободный ворот больничной рубашки, серой от старости и неприятно пропахшей больницей и болезнью. Светлана не стала смущать Громова, что видела его только в одежде из бинтов. Ни к чему это.
— Это вы меня простите, Александр Еремеевич и Владимир Захарович. Вам отдыхать надо, а я… — Она всплеснула рукой и только тут вспомнила про свои жалкие астры. Прикроватная тумбочка Громова не пустовала. На ней кроме букета лежал пакет с фруктами, стояла бутыль с каким-то напитком — осада Громова шла по плану. На тумбе Петрова было почти девственно пусто — больничный стакан с водой не считался. Светлана положила белые астры Петрову:
— Выздоравливайте, Владимир Захарович. Заставили вы нас с Демьяном поволноваться ночью…
Петров скомканно поблагодарил, посматривая то на цветы, то на Светлану, то на Громова. Демьян хмыкнул, сложив руки на груди:
— Поволноваться, как же… Я сам чуть богу душу не отдал от вашего вида! Тоже мне, герои. Светлану Лексевну надо было с собой брать! И меня тоже.
Петров попытался что-то сказать возмущенному парню, но вместо этого раскашлялся, хватаясь за грудь. Светлана тут же подошла к нему, подавая стакан с водой и придерживая за плечи, пока тот судорожно пил. Медсестра «Варенька» понятливо хмыкнула.
— Аккуратно, Владимир Захарович… — Светлана вернула стакан на тумбу. Петров благодарно кивнул и осел на подушку, бледный и одышливый.
— Я себя чувствую обделенным конфетами мальчишкой, — внезапно признался Громов, поглядывая на белые астры на чужой тумбочке. Демьян понятливо улыбнулся, ничего не говоря.
— Побойтесь бога, Александр Еремеевич, — Светлана поправила одеяло у Петрова и села на стул возле кровати Громова, куда его поставили Лапшины. Как-то перетаскивать стул на центр палаты было бы демонстративно неприлично. — У вас и без моих цветов подарков хватает. Как и приворотов.
— Приворотов? — приподнял бровь Громов, раскашливаясь, морщась и хватаясь за грудь.
— Три. От санитарки один, один от Верочки Лапшиной… Один… — Светлана замерла, пытаясь понять, чей был третий приворот. Медсестра от неожиданности даже шуршать бумагами перестала.
Громов поперхнулся воздухом:
— Могу я надеяться, что Петрова тоже не обделили?
— Увы, на нем защита не повреждена, так что привороты с него слетают как с гуся вода. Вам бы защиту обновить после больницы, а то глазом не моргнете и окажетесь у алтаря, влюбленным в незнакомую
Громов подавился своей «холерой», а потом обреченно напомнил:
— Вы не сказали, чей третий приворот.
— Дарьи Лапшиной. Вы отъявленный сердцеед, Александр Еремеевич. Чей приворот оставляем?
— Ничей, — сквозь кашель пробормотал Громов, видимо не привыкший к таким провинциальным нравам.
Петров и Демьян тихо давились смешками — грозные взгляды обиженного пристава они не замечали.
— Хорошо, было бы попрошено, — Светлана сдернула все три, огнем подсвечивая их, чтобы Громов убедился: приворотов на нем не осталось. — Так лучше, Алексей Еремеевич?
— Несравненно, Светлана Алексеевна. — Он замолчал, пытаясь придумать что-то вежливое и ненатужное. — Так… Как там погода?
Светская беседа получалась у него плохо: они со Светланой до этого только на служебные темы и разговаривали. Светлана тоже чувствовала себя неловко — как же, она-то надеялась обсудить Ивашку и поездку к Волковым, а Громову было явно не до того. Он то и дело покашливал и старательно пытался не морщиться от боли.
— По-прежнему дожди, — сказала Светлана, пытаясь вежливо перейти к прощанию. Хвостомойкам надо было спать и набираться сил, а не вести светские беседы. — Пожалуй, мы с Демьяном…
Тот услышал свое имя, вскинулся, как норовистый конь, и его понесло — совсем не туда:
— А мы со Светланой Лексе…
— Алексеевной, — безнадежно поправил его Громов.
Парень нахмурился, совсем как пристав:
— А я как сказал? Мы со Светланой Лексевной в магуправу ходили! Там такое нашлось!
Громов и Петров тут же оживились — Владимир даже присел на койке, опираясь на подушку.
— Что нашли? — спросил Громов, глядя при этом на Светлану. — Впрочем…
Он глянул на медсестру, старательно делавшую вид, что увлечена наведением порядка:
— Выйдите, пожалуйста!
Варвара дернулась, попыталась что-то возразить, но подчинилась тяжелому взгляду Громова, лишь обиженно хлопнув на прощание дверью.
— Прошу, докладывайте! — сухо скомандовал он Светлане. То, что он когда-то был статским советником, редко из него прорывалось, зато метко — просто надо было быть чуть внимательнее, и Светлана бы сама все поняла про Громова, без подсказок Мишеля. Казалось, даже тени в палате подтянулись, стали четче в послеобеденном привычном осеннем сумраке. Баюша дернула ухом, приоткрывая глаз, зевнула и принялась мурлыкать, непонятно кого успокаивая.
Светлане пришлось рассказывать и про грошик, и про зелье, и про подозрения о письмоводителе. Хвостомойки подобрались, переглядываясь. Кажется, они даже про кашель и раны забыли, увлеченные делом, от которого их, между прочим, отстранили. Петров задумчиво смотрел в одеяло, и то и дело шевелил губами, что-то проговаривая про себя. Громов привычно хмурился — его брови совсем сошлись на переносице.
— Вы уверены в зелье и проклятье? — спросил, наконец, он.
— Я уверена в том, что кто-то позаботился заранее, чтобы Ерофея Степановича не задел разъяренный берендей. С проклятьем еще предстоит разбираться.