Кукловод: Реквием по Потрошителю
Шрифт:
Сасори не мог понять, что за странная боль появилась в его груди. Намного сильнее той, что терзала его руку и всю правую часть тела. Будто резкий толчок в грудь — такое ли ощущение, когда тебя сбивает машина и скидывают с обрыва без дна. Нет, совсем не то. Как утопающий на дне реки — захлебывающийся и беспомощный. Нет, намного хуже. Будто сердце на мгновение вырвали из тела, но упрямая мышца дернулась обратно и отдала пульсирующей болью по всему телу, принеся после себя легкость. Цепи, тяготившие плечи, рушились под молотом слов Акиямы Рейко. Он взглянул в лучистые
— Я люблю тебя, я понимаю тебя и я прощаю тебя. Я больше не желаю тратить свою жизнь на ненависть к тебе.
— Ты хоть понимаешь, что я не люблю тебя и всего лишь играл на твоих чувствах в ту ночь, чтобы ты согласилась помочь мне?
— Я все это понимаю, мне ничего от тебя в ответ не нужно.
Его сотряс болезненно-нервический смех — слабый и тихий. Акияма Рейко размывалась в глазах Сасори, как призрачный мираж, явившийся путнику в бескрайней жестокой пустыне. И он цеплялся за это видение, сам того не осознавая, сжимая пальцы на пальцах Рейко. И не мог в этот момент понять Кукловод, что плачет, ведь слезы эти принадлежали Акасуне Сасори. И не было более прекрасной и чистой картины, какую мог повидать человек на своем пути чем та, что увидел Сасори в растрепанной, заплаканной девушке, уставшей, подстреленной, со следами чужой крови и грязи на лице, разбитыми царапающими его кожу ногтями, бесцветными мутными глазами, излучающими настоящую любовь.
— Дейдара, я был неправ, — с сокрушением павшего в бою рыцаря произнес Акасуна, смотря сквозь Рейко, и впервые за все время улыбнулся так, как улыбался только будучи студентом. — Я искал истинную красоту в вечности, когда она была так рядом. Теперь я вижу сияние истинной красоты.
Сасори потянулся к лицу Рейко правой рукой, желая дотронуться, почувствовать подушечками пальцев то, к чему тянулся, но не видел все эти годы. Но правой руки больше не было – только кровоточащий обрубок, совсем как он сам.
— О чем ты? — непонимающе спросила Рейко. Но Сасори качнул головой в сторону и, не поднимая взора, с ироничной улыбкой обратился:
— Детектив Учиха, увидите Рейко.
Все это время стоящий подле них Итачи оставался негласным свидетелям. Он не нашел в себе силы ни скрутить Акасуну, ни выстрелить. Он понимал, что с таким увечьем, если вовремя не оказать ему медицинскую помощь, он умрет от потери крови. Да и не хотел Итачи убивать его на глазах у Рейко. Вынесла бы она еще и эту смерть, тем более после того, в чем призналась.
— Пожар разрастается. Но вы можете выйти через подземный тоннель в ветку заброшенного метро. Под мостовой. Когда дверь откроется, она выпустит сюда клубы огня, но и вы успеете выскочить прежде, чем огонь распространится. — Голос Акасуны слабел и угасал с каждым словом. Сасори устало накренился в сторону, расслабив пальцы, но Рейко протестующе сжала хватку.
— Нет! Мы вытащим и тебя тоже! Тебя будут судить! Я клянусь, что тебя отправят в психиатрическую больницу, тебя не посадят на электрический стул!
Итачи ударил Акияму ребром ладони по сонной точке на шее
— Да, и еще, детектив Учиха, как вы думаете, что такое истинная красота?
Итачи остановился, нахмурился, из-за чего лицо его казалось в этот момент еще старше, и кинул на умирающего, но счастливо улыбающегося серийного убийцу тяжелый, вдумчивый взгляд.
— Не знаю, мне некогда думать в этой жизни об её эстетической стороне.
— Когда-нибудь обязательно откройте глаза и посмотрите на жизнь. Быть может, и вы найдете ответ на мой вопрос.
Итачи ринулся в сторону выхода из последнего отсека. Задняя дверь открылась. Распирающее огненно-красное облако ворвалось в сектор, обдав лижущим жаром плавящийся металл. Последняя дверь открылась, и Итачи выбежал под взорвавшийся за его спиной сноп искр, ударивших по тут же сомкнувшемуся механизму. Пожар разрастался, и вскоре он поглотит весь завод. Искры разлетались, взрываясь новым золотым снопом. Двери выбило огнем, что передался по всему помещению.
Учиха кинулся под мосты, ища треклятый тоннель. Найдя зияющую полость, он нащупал первую ступеньку и спустился по крутой лестнице, повязнув в сточной воде вперемешку с грязью. Тоннель вел в две стороны, и детектив, взяв Рейко на руки, направился в одну из них.
Боли не существует. Она лишь сигнал мозга, сообщающего о физическом повреждении, нанесенном оболочке. Если бы только избавиться от тела, сделав его идеальным. Сотворенным собственными руками.
Стать куклой без бремени боли. Без чувств и эмоций. Без воспоминаний. Тело Акасуны Сасори осталось лежать на складе, истекая кровью.
А истинный Сасори находился там, куда нет входа посторонним.
Прошлого уже нет, будущего еще нет, есть только краткий миг настоящего.
Сасори с легкостью марионеточника одним мановением мысли переключал картинки перед глазами, что менялись подобно слайдам. И юноша, не двигаясь с места, мог оказаться в любой точке за одно нечаянное моргание век. То он ступал по резной лестнице музея, в котором работал под именем Асори Накусы, то поднимался по серым ступеням универа, то стоял посреди своей комнаты в Токио, то сидел возле трупа Сакуры. Все запечатлённые мгновения пленки его памяти, что коллажам выстраивались в шеренгу. Но очередной слайд закинул парня в пустоту. Не было здесь ни людей, ни кукол, ни декораций. Лишь он наедине… с кем?
— Кто ты?
— Сасори Акасуна, — не колеблясь, ответил художник.
Легкое прикосновение к плечу не вызвало дрожи.
— Кем был Сасори Акасуна?
— Художником из Токио, что учился в университете культуры.
— И это все?
— Первый свидетель по делу Потрошителя. Человек, что убил Потрошителя и вернул вечную красоту Инаеси Нарико.
Невидимая ладонь так и не исчезла, оставшись тяжестью на его стягивающем мышечной болью плече.
— Но кем был Акасуна Сасори до этого?