КУПЛЕННАЯ НЕВСТА (дореволюционная орфоргафия)
Шрифт:
Павелъ Борисовичъ сдвинулъ брови.
— Да? Ты полагаешь? Что же теб надо, неблагородный человкъ съ благородными чувствами?
— Милости вашей, сударь. Отдайте мн въ жены вашу крпостную двушку Надежду, осчастливьте по гробъ и меня, и ее, возьмите за нее сколько угодно вашей милости, сколько есть у меня достоянія!
— Во первыхъ, мой милый, я крпостными не торгую, а во вторыхъ — зачмъ же ты обращаешься ко мн, ежели ты самъ уже распорядился и укралъ мою крпостную? Умлъ красть, умлъ моихъ бглыхъ принимать, такъ умй и владть, а ежели проворонилъ,
— Не было у меня, сударь, умысла красть ее. Законнымъ порядкомъ дйствовалъ я черезъ вашего управителя, и Надя убжала лишь посл того, какъ вамъ угодно было задержать ее. Испугалась, очертя голову поступила. Ваше благородіе, Павелъ Борисовичъ, отецъ родной, сжальтесь надъ нами, не погубите насъ!
Иванъ Анемподистовичъ опустился на колни. Въ это самое время раздался какой то шумъ, послышались голоса, загремли гд то бубенцы, а затмъ послышался звонъ шпоръ и сабли, и въ кабинетъ вбжалъ Черемисовъ.
— Аркадій! — крикнулъ Павелъ Борисовичъ, бросаясъ къ нему.
— Здравствуй, Павелъ!
Черемисовъ бросился въ кресло.
— Чортъ меня знаетъ, какъ я живъ! Ночи не сплю, пью до полусмерти, скачу безъ отдыха, кажется, третьи сутки! сть мн, Павелъ, цлаго быка мн, водки, пунша и потомъ — постель!
Павелъ Борисовичъ позвонилъ и отдалъ спшное приказаніе о закуск. Иванъ Анемподистовичъ поднялся и отошелъ въ уголокъ, твердо ршивъ не уходить безъ положительнаго отвта. „Политичный“ Лихотинъ счелъ нужнымъ откланяться и удалился.
Черемисовъ, закуривъ трубку, кивнулъ ему въ слдъ головой.
— Зачмъ этотъ сбиръ былъ у тебя?
— Дло было.
— А это кто?
Черемисовъ указалъ чубукомъ на Латухина.
— А, вы тутъ еще, любезный? — проговорилъ Павелъ Борисовичъ, теперь только замтивъ Ивана Анемподистовича. — Я думалъ, что вы ушли. Это проситель одинъ; это тотъ купецъ, который влюбленъ въ мою Надю.
Скосыревъ не договорилъ и быстро подошелъ къ гусару.
— Черемисовъ, отъ твоихъ встей зависитъ его судьба: удача — я отдаю ему Надежду, неудача — я выгоню его вонъ и сію же минуту отправлю двченку въ костромскую вотчину, да и отодрать еще велю. Ну, Черемисовъ, говори!
Гусаръ улыбнулся.
— Счастье господину купцу, въ часъ онъ попалъ.
— Какъ? — крикнулъ Павелъ Борисовичъ, хватая Черемисова за руку.
— Да такъ. Катерина Андреевна у тебя въ „Лаврикахъ“ подъ надзоромъ и на попеченіи Матрешки. Черемисовъ, голубчикъ, никогда не сплошаетъ.
Павелъ Борисовичъ бросился къ гусару и схватилъ его въ объятія.
— Аркаша, милый, родной, да неужели это правда? Да? Неужели? ты увезъ ее?
— Еще какъ! Никто и не видалъ, никакой погони... Но посл объ этомъ, посл, а теперь сть и пить, я умираю отъ голода, отъ жажды, отъ усталости!
Павелъ Борисовичъ обнялъ Черемисова, поцловалъ, крпко сжалъ ему руку и торжественно проговорилъ:
— Вотъ теб моя рука, Черемисовъ, и вотъ теб моя клятва: даю честное слово дворянина, что я исполню для тебя все, что бы ты не пожелалъ, аминь!
Павелъ Борисовичъ позвонилъ въ серебряный колокольчикъ.
—
Когда лакей вышелъ, Павелъ Борисовичъ подошелъ къ Латухину, безмолвно стоявшему въ углу и съ удивленіемъ прислушивавшемуся ко всему, что тутъ говорилось.
— Латухинъ, вы попали именно въ часъ, — заговорилъ Павелъ Борисовичъ, весь сіяя, ликуя и словно выростая. — Мой другъ, Аркадій Николаевичъ Черемисовъ, привезъ мн радостную всть и ради этого я исполняю ваше желаніе, отпускаю Надю...
— Павелъ Борисовичъ! — воскликнулъ Латухинъ, захлебываясь.
— Постойте. Завтра же мой довренный сдлаетъ бумагу и Надя получитъ вольную, а деньги, которыя вы заплатите мн за нее, я подарю Над на приданое. Я не хочу, чтобы моя крпостная выходила безприданницей.
Латухинъ бросился къ ногамъ Павла Борисовича, но тотъ поднялъ его.
— Вотъ его благодарите, гусара этого лихого.
Сіяющій Латухинъ подошелъ къ Черемисову.
— Спасибо вамъ, господинъ офицеръ, русское спасибо, поклонъ до земли! Радостнымъ встникомъ явились вы и ангеломъ избавителемъ для меня!
— Очень радъ, голубчикъ! — смясь, отвчалъ Черемисовъ. — Вотъ продуюсь въ карты, прокучусь до тла, такъ вы мн денегъ дадите подъ заемное письмо до оброка. А?
— Сколько угодно, ваше благородіе!
— Ты забылъ, Аркадій, что мой бумажникъ всегда къ твоимъ услугамъ, — сказалъ Скосыревъ.
— Вотъ еще, стану я у своего деньги занимать, да особенно при такихъ обстоятельствахъ! Словно плату за услугу получу. Да мн и не надо пока, есть, а тамъ откуда нибудь съ неба упадутъ. У купца вотъ займу. А сегодня пить съ купцомъ будемъ, помолвку его отпразднуемъ. Хорошенькая у тебя женка будетъ, купчикъ, честное слово! Одть ее куколкой, такъ хоть на показъ!
Иванъ Анемподистовичъ не зналъ, что длать отъ нахлынувшаго вдругъ счастія. Онъ то плакалъ, то смялся, каждую минуту подходилъ благодарить Скосырева и Черемисова. Когда первый приливъ радости немного прошелъ, Иванъ Анемподистовичъ сообразилъ, что господа пригласятъ его участвовать въ приготовляемомъ ужин и позовутъ пожалуй Машу, о чемъ и намекалъ уже Черемисовъ. Это было очень не желательно Ивану Анемподистовичу: онъ боялся, что Маша можетъ выдать себя и вотъ онъ попросилъ Павла Борисовича отпустить его и Машу, чтобы обрадовать старуху мать.
— Хорошо, позжай себ, мн все равно, — охотно согласился Скосыревъ. Ему не до того было.
Вошелъ Шушеринъ.
— Прощаю я теб, лисица старая, твои проказы, — обратился къ нему Павелъ Борисовичъ. — День сегодня такой, случай такой. Надежду я отпускаю на волю и завтра же по имющейся у тебя довренности соверши въ палат вольную и выдай вотъ купцу, а деньги перодашь потомъ мн, — я ихъ подарю невст на приданое.
Павелъ Борисовичъ, смясь, обратился къ Латухину:
— Ты этому волку старому много не давай за его хлопоты, а то вдь онъ ограбитъ тебя. Ну, ступайте. Шушеринъ, отпустить съ нимъ Надежду!