Лоцман кембрийского моря
Шрифт:
— Нет! — вскричал он.
Лидия помолчала, остановленная его силой.
— Не кричите.
— Вы не должны со мной так разговаривать, я этого не понимаю, — сказал он.
— Значит, никогда нельзя вас подразнить? Ну немножко?..
— Я этого не понимаю. Зачем меня дразнить?
Она только смотрела блестящими, смешливыми глазами. Она удерживала чересчур опасный язычок, но не могла погасить глаза и забавлялась его смущением.
— Я приглашаю вас в мою экспедицию на Полную.
— Ах,
— В качестве моего коллектора.
— Ого! Аспирант будет коллектором у студента.
— Я же был вашим коллектором.
— Когда?..
— На Лене.
— Ах да! Вы предложили свои услуги взамен бедного, изгнанного Сережи. Но я и тогда уже была аспирантом. А какой будет штат в вашей экспедиции?
— Больше никого.
— Вы это серьезно предлагаете мне?.. Ну конечно, серьезно. Вы же не умеете говорить несерьезно…
— Конечно!..
Оба помолчали.
— Предположим… что мы вдвоем составляем целую экспедицию. Кто же нас посылает? Мы будем сами себе институт? И сами себе Наркомфин?
— Нефтяной институт даст командировку, — сказал он и промолчал о Наркомфине.
— Одной Полной не хватит для целой экспедиции на все лето. Знаете что? Возьмите Полную и Нымаан-Тогойо, а я возьму Эргежей… Если мама позволит.
— Мама?.. — вскричал он со смехом и замолчал, глядя на нее.
Она отвела глаза, покраснела, продолжала:
— Я поднимусь с вами по реке Полной в качестве вашего коллектора, а в верховьях вы перейдете через водораздел на Нымаан-Тогойо, а я — на Эргежей. — Все это она говорила серьезнейшим тоном, но он не видел насмешки.
— Согласен! Я подарю вам газовый источник на Эргежее. Вас проводит к нему Ваня, якут из моих байкальских беспризорников. Я сегодня же отошлю письмо в Алексеевку на Полной, чтобы Женя Петров — я вам рассказывал о нем, — чтобы он разыскал и вызвал Ваню.
Она испугалась.
— Я забыла, какой вы невероятно настойчивый. Вы еще в самом деле организуете вашу единоличную экспедицию…
— Конечно, организую. Можете не беспокоиться об этом.
Она молча подала ему руку и проводила его глазами. Он ушел торжествуя, и не оглянулся в дверях, и без оглядки закроет дверь за своей спиной, сейчас.
— Погодите!.. Василий!.. Вернитесь!
Он повернулся, отступая в комнату из раскрытой двери, и охотно закрыл ее за своей спиной. Лидия ждала и молчала, пока он прошел все десять шагов через комнату и подошел к столу.
— Мне очень жаль, Василий Игнатьевич, что я не подхожу для вашей экспедиции.
— Почему?
— Потому
— Что это значит?.. Лидия Максимовна?
— Это значит, что я не хочу подвергаться обращению наравне с кембрием.
Он пытался разгадать ее слова и не сумел.
— Какое это обращение, Лидия Максимовна? — спросил с обидой.
— Когда вы уверены, что в кембрии есть нефть, кембрию ничего другого не остается, как стать нефтеносным.
Он ждал продолжения, настороженный, и не улыбнулся.
— Вы, конечно, уверены, что я благодарна вам за Усть-Илгу?
— В Усть-Илге… Я очень измучился там… Не помню, извините. Я что-нибудь сделал для вас в Усть-Илге?
— Прекрасно! Ничего подобного я не ожидала услышать! Он что-нибудь сделал для меня в Усть-Илге?.. О да! Он оскорбил меня перед всем коллективом, — безусловно, это что-нибудь!
— Лидия Максимовна! Выслушайте меня!
— Вас нельзя не слушать, потому что вы не позволяете слово вставить. Теперь слушайте меня. Я не позволяю вам слово вставить!
Она проскандировала грозным, обвиняющим тоном:
— Вы! Отлично! Понимаете! Что я не могу, это невыносимо — сидеть в теплой избе, когда все девушки на морозе трое суток без сна работают на молотилке! И вы! Нарочно! И сознательно! Устроили скандал!.. Вы пошли на отвратительное самопожертвование для моего удобства, воображаемого вами. Посмейте отрицать это!
— Это вы сами принесли жертву ради коллектива, все в этом убедились, — пробормотал он удрученным голосом.
— Значит, вы признаете, что все это вы разыграли?..
В ее сознании медленно возникала какая-то новая обида, вытесняя старую, — еще более важная, чем старая. Он лжет сейчас!.. Он просто — слишком просто — рисуется сейчас картиной чувств, которую она перед ним нарисовала! А их у него не было на. Усть-Илге, вся эта сложная рефлексия была ему неведома и недоступна… Но сейчас он уловил ее! Мужицким умом смекнул.
А в Усть-Илге он поступал не более как с первобытной мужественностью — дикарь берег свою самку… Положим, не его… но которой он намерен завладеть.
Мама ошиблась в своей заочной оценке.
Лидия увидела боковым зрением лицо дикаря — похудевшее за несколько минут, — забыла гнев и Усть-Илгу.
— Сказать вам мнение моей мамы об Усть-Илге?.. «Он вовсе не чудище, а необузданные чувства не получили воспитания…» — Все-таки она пропустила мамины слова: «Он хороший».
Он быстро поднял глаза — уже победоносные, и гнев с такой же быстротой вернулся в сердце Лидии, но она не успела высказать.
— Это значит, вы хорошо рассказали обо мне! Оправдали меня!