Локи все-таки будет судить асгардский суд?

Ершел

— Сын Одина, — в игру вступил Раиду, — если Каскет не восстановить, в пламени сгинут все миры. Настанет Рагнарек, и начнется он с Етунхейма.

— И когда же? — небрежно спросил Локи.

— Примерно через миллион зим.

— Миллион?! К тому моменту асы вымрут!

— Но это не повод начинать конец света, — приложив огромные усилия, Беркана сделала полшага вперед. Ее мелко трясло. — В Мидгарде тебя обвиняют в том, что ты принесешь конец света — так написано в книгах. Ты погубишь всех. Неужели ты хочешь на самом деле всех уничтожить??? — она сбилась, стушевалась и смолкла, очень напомнив высушенный на ярком полуденном солнце ванахеймский изюм.

— Коль ты боишься, что

узнает кто о том, что здесь случится, то не бойся. Мы сохраним любую тайну, но ответь, что стало с каскетом? — добавил свое как всегда странное слово Лагур.

Локи сложил руки на груди. Все по очереди высказались, теперь ждут его ответа. Заранее репетировали! Да что они возомнили о себе на своей Земле: великому Всеотцу он ничего не сказал, а им выдай все как на духу? Наивные.

— Ты знаешь, что Один умеет смотреть воспоминания и читать мысли? Я не хочу просить его применять это умение на тебе, но твое упрямство, причем бессмысленное, в итоге вынудит меня прибегнуть к этому, — в голосе Хагалара слышалось неприкрытое отчаяние — пусть пугает своим могуществом сколько угодно, но теперь, когда они оба знают, что причинить какой-либо реальный вред он в состоянии только через превращение в монстра, дело дальше слов не зайдет. Ход с чтением мыслей заранее обречен на провал — отец хоть и великий бог, но все же не всесилен. Локи нравилось мучить друзей, заставлять их унижаться и просить. И неважно, что они по сути сравнимы с грязью на его сапогах. Локи повнимательнее присмотрелся к ним. Кто отступит первым?

Дочь Одина смотрела на него со страхом и… ненавистью? Да, точно, ненавистью, явно вызванной обидой, но на что? Вроде бы он еще не успел так крупно насолить ей. Да и когда? Она же… Точно, была в Мидгарде. Неужели смертные рассказали позорную правду? Причем рассказали с позиции победителей. Из всех членов фелага именно Беркана представляла наибольшую опасность — не силой или знаниями, а глупостью и мнительностью. Кто-кто, а вот она вполне могла быть стукачом, предателем и шпионом одновременно, причем не догадываясь об этом.

Ивар стоял со своей вечной прижимистой улыбкой, выводящей из равновесия всех, кто знал его хотя бы несколько месяцев, и по его лицу ничего нельзя было прочитать. Ученый больше напоминал машину, чем живого аса, хотя и успел доказать обратное после происшествия в лабораториуме: тогда он выказывал и страх, и злость, и удивление, но то было один раз и скорее составляло исключение, чем правило.

От Раиду, как и всегда, исходили стойкие флюиды любви. Иногда Локи снились похабные сны с участием своего почитателя, порой они даже доходили до черты неприличия: с его стороны уж точно был переизбыток обожания. И насколько бы Локи не любил быть в центре внимания, от Раиду и его бесконечного энтузиазма уставал даже он…

— Локи, ради науки, ради хотя бы нее, открой нам свою тайну! — Царевичу не впервой было видеть умоляющие взгляды естественников, но Хагалар присоединился к ним впервые. Да и выглядел он странно. Будто специально для того, чтобы произвести наиболее нелепое впечатление на Локи и уже одним этим заставить его выдать тайну, он вырядился в пеструю одежду весенних цветов.

Лагур… О нем Локи не мог сказать ничего определённого. Он мог оказаться как простым солдатом, так и королем, руководящим самим Хагаларом.

Только ли провал мидгардских ученых вынудил их продолжить давнишний допрос, или их действия продиктованы сверху? Локи уже пришлось выдать отцу все, что тот хотел услышать, появление Алоизетты заставило рассказать об истинных событиях Бездны. А каскет… Последняя тайна, неизвестная отцу. Имеет ли он право хранить ее? Если эти пятеро, забыв обо всех наигранных

разногласиях, пришли к нему, это вполне может быть сигналом, очередным намеком. Но с той же долей вероятности этот визит может ничего не значить.

— Сын Одина! — послышался очередной сладострастный вздох. — Мы все готовы поклясться хоть на ядовитой крови, что никто не узнает твою тайну!

— Брат прав. Хоть сейчас, — Ивар хотел подойти ближе и протянуть руку в знак покорности, но запнулся о край шкуры и полетел на пол вместе со светящимся голубым светом каскетом. Реакция Локи никогда не подводила, поэтому прежде, чем осознать происходящее, он сделал мощный выпад вперед, опередив Хагалара всего на пару мгновений. Ларец оказался в его руках. Целый и невредимый. Только синяя жидкость недовольно колыхалась внутри, да по телу расползался покалывающий мороз.

Ивар невнятно поблагодарил, извинился и попытался встать, но снова запнулся о шкуру, теперь уже совсем по иным причинам. Он слишком много раз наблюдал преображение царевен Етунхейма и не узнать трансформацию не мог. Первой мыслью Локи было поставить каскет на пол и понадеяться, что ученые при неровном свете свечей ничего не обнаружили, но лица Хагалара и Ивара были слишком близко и на них застыло такое искреннее удивление, что Локи понял — отпираться не имеет смысла.

— Что ж, вы узнали вовсе не то, что хотели, — произнес он наигранно весело, поднимаясь с пола и выходя на свет, чтобы все могли в полной мере оценить его уродство. — Я действительно был рожден править. Но не Асгардом, а Етунхеймом. — Царевич с упоением наблюдал за друзьями: Беркана спряталась за широкую спину своего спасителя, боясь смотреть на метаморфозы, которые однажды уже видела; лицо Хагалара вытянулось, а в глазах застыло какое-то нечитаемое выражение, наиболее сравнимое с горечью, обидой и обреченностью; двое естественников выглядели одинаково пораженными, а Лагур… Лагур смотрел на происходящее как на само собой разумеющееся и не выказывал никаких признаков удивления, впрочем, как и всегда. Локи казалось, что окажись Лагур сам полукровкой, он пожал бы плечами и процитировал подходящий фрагмент из Гёте.

— Сын Лафея? — в голосе Раиду слышалось… благоговение. Локи ни с чем не мог его перепутать, это было точно оно. — Так ты бог сразу двух миров?

Ученый рухнул на колени, будто обе ноги разом отказали ему — даже посуда на столе протяжно зазвенела в такт. Потаенное сладострастие стало ярко выраженным: Раиду пожирал глазами Локи, а из приоткрытого рта вырывались не то стоны, не то всхлипы, не то хрипы.

— Сын Лафея… — эхом отозвался Хагалар. Он протянул слегка подрагивающую руку, несмело коснулся щеки — царевич милостиво позволил старику дерзость — его кожа все равно не обжигала морозом. На месте прикосновения на мгновение проступила светлая кожа аса.

— Так вот, что скрывал Один… Вот почему он искалечил наши жизни.

Рука безвольно обвисла, а Хагалар словно постарел на несколько столетий. Он отступил к стене и, обессилив, сполз по ней, глядя в одну точку где-то над головой несчастного оленя, так и не зашитого после давнишнего инцидента с кинжалом.

— Лаугиэ… Локи… Как я сразу не догадался. Один не убил тебя, а спас… Как я мог быть таким слепым и доверчивым! — голос Вождя был насквозь пропитан горечью, и, Локи готов был поклясться, что в тусклом мерцании свечи увидел отблеск слезы, одиноко скатившейся по морщинистой щеке. Что это было? Разочарование? Обида? Хагалар впервые вел себя так, впервые выглядел настолько потерянным и опустошенным. В таком состоянии он легко мог забыться и выдать собственные тайны. Не будь рядом софелаговцев, Локи воспользовался бы подвернувшейся возможностью