Локи все-таки будет судить асгардский суд?

Ершел

— Не проще ли устроить допрос царевне? — спросил Алгир, давая понять, что появление монстра, пускай лишь на мгновение, не ускользнуло от его цепкого взгляда.

— Нет смысла, — показал головой Хагалар. — Пытать ее нельзя, правды она не скажет, а если и скажет, мы ее неправильно проинтерпретируем. К тому же есть слабая надежда, что она не знала, чем обернется заклинание. Я за две тысячи лет так и не решил, кто такие женщины Етунхейма: безмозглые дуры или расчетливые стервы, притворяющиеся безмозглыми дурами.

— В руках этих дур наши раненые софелаговцы, если ты не забыл, — напомнил Алгир, сложив руки на груди.

—

Не до них сейчас, — огрызнулся Хагалар. — Не время ссориться и думать о тех, кто безразличен большому Асгарду. Надо вынуть из тайников артефакты-щиты, подготовить оружие для убийства видоизмененного сына бога.

— Тебя самого после этого убьют, — усмехнулся Алгир.

— Мне недавно нагадали смерть от руки детеныша, — усмехнулся в ответ Хагалар. — Будем считать, что судьба уже настигла меня. Надо любой ценой выгнать нежданных сожителей из божественного тела. Я защищу Локи ценой своей жизни или защищу Асгард ценой его жизни.

Локи скакал по заснеженным лавовым полям. Он не знал, куда направляется, его вело сердце. Вело к чему-то неизведанному, непонятному, возможно, лживому. Он не различал дороги, скакал, полуприкрыв глаза и лишь иногда понукая послушного коня.

Вдруг Марципан резко остановился у кладбищенской ограды. Смерть для асов — расставание с родными, для етунов — долгожданная встреча с предками. Чем же является смерть для сына двух народов? Ответ должен быть где-то здесь, возле прижизненного кургана. Он где-то здесь, он рядом. Локи без труда нашел памятник своему величию, символ любви и преданности асгардцев младшему царевичу. Прошлой зимой он нашел следы поклонения себе, сейчас же курган был покрыт толстым слоем пушистого голубоватого снега. Но где же могила, которую показывал отец? Где могила родной матери? Локи не помнил точно. Помнил лишь, что долго шел за отцом, кажется, на восток. Или на юг? Он вновь доверился интуиции и куда-то направился, но вышел к ограде с противоположной стороны от входа. Ни он, ни неведомая внутренняя сила не помнили, где могила той, которая носила его под сердцем. Зато Локи преследовали видения. Краем глаза он видел себя: полупрозрачного, замерзшего, — видел отца, читающего ему мораль… Неужто он снова спит?

Стоило сосредоточиться на иллюзиях, как морок рассеялся. Вдалеке заржал конь. Локи было очень холодно, будто он простоял на одном месте несколько часов. Из-за туч с трудом пробивалось тусклое солнце, но царевич не помнил, где оно находилось, когда он выехал из поселения. Наваждение. Бред. Ожившие кошмары.

«Мама должна знать, где могила матери», — пронеслось в голове. Значит, путь ясен. В Фенсалир! Подальше от поселения, подальше от странных голосов и видений, под крыло матери, к той, которая спасала его раньше. Спасала ли?

В полудреме, снедаемый странными чувствам и мыслями, Локи въехал в столицу. Слишком быстро. До нее несколько часов галопа, а по ощущениям прошло несколько минут. И конь не устал. Локи несся во весь опор по улицам города, вдоль каналов, замёрших и не замёрших, мимо асов в шерстяных накидках и дубленках. За ним бежали мальчишки, на него показывали пальцами, ему… радовались? О да, народ слишком редко видит младшего сына Одина, поэтому горячо обсуждает каждое его появление. А вот и Фенсалир. Открыто войти — нет, не так. Обратиться птицей, мелкой, с воробушка размером. Пролететь над заснеженными деревьями. Перевоплотиться

в чертогах матери. Вот и она. Одна. Почему ему так везет? Почему мать именно сейчас одна, хотя обычно следит за порядком? Она одна, потому что так должно быть. Она знала, что он придет. У нее было видение.

— Мама? — голос не слушается, а зуб на зуб не попадает. Оказывается, он смертельно замерз, но сам того не заметил. Когда он успел? Пока летел? Пока скакал? Он вовсе не помнит пути.

— Локи. Дорогой! — царица встает, подходит, обнимает его. Как когда-то давно. И он вцепляется в нее со всех своих немалых сил. Она заменила ему настоящую мать, она лгала ему всю жизнь, она уничтожила его душу в тот день, когда заснул Один, ведь именно она рассказала всю правду!

— Ты ужасно дрожишь, — мать легко выпутывается из его объятий. Как? Он ведь держал крепко. Или это опять галлюцинации? — Проходи к огню, тебе нужно согреться. Дай мне руки. Я так рада тебя видеть. Я скучала по тебе.

И еще несколько похожих фраз. Она говорит их каждый раз, когда сыновья возвращаются из похода. Словно заведенная, фальшивая, умершая и не полностью ожившая. Нет в ее словах ни тепла, ни заботы. Все напускное, неправильное… Но она увлекает его к огню, растирает замершие пальцы. Заботится, как и всегда заботилась. Заботилась. И не дала позаботиться о родной матери.

— Скажи мне, кем она была?

— Кто, Локи?

— Моя настоящая мать. Ты ее знала, верно? Отвечай, ты ее знала? — слишком грубо, слишком громко, могут сбежаться слуги, но Локи почему-то уверен, что не сбегутся.

— Твоя мать, — царица опускает голову, словно уличенная в убийстве. — Да, я знала ее. Она иногда играла со мной. Она была намного старше. Но, Локи…

Пауза. Театральная и выверенная. Почему мать кажется насквозь фальшивой?

— Чем я тебе не мать? Я тебя вырастила. Не думай о ней, лживые воспоминания принесут тебе только лишнюю боль. Ее давно нет в живых и не по твоей вине.

— По твоей, значит? — усмешка на его лице и то более живая, чем невнятная обида псевдоматери. — Тогда представь меня ее родителям. Моим бабушке и дедушке. Один говорил мне, что они живы. Я хочу их увидеть.

— Спроси у отца…

— Ах, у отца? — и снова слишком громко, чересчур. Бессмысленно. — Ты можешь не меньше, а даже больше, чем он, но только и делаешь, что сваливаешь на него всю ответственность. Любой неудобный вопрос ты сразу переводишь в «спроси у отца». Но я пришел не к нему. Я пришел к тебе. К той, кого называл матерью, хотя видел от силы два-три раза в неделю. Да наставники и няни — вот мои настоящие родители. Не вы!

— Локи, милый, успокойся. Тебе просто нужно успокоиться, — ее голос мягкий, ее прикосновения так и манят. Но что это? Почему вместо статной фигуры он видит обглоданный много столетий назад скелет?

— Не подходи ко мне, чудище!

Кинжал. Удар по руке. Мать успевает парировать. О да, она и сама неплохой боец. Отскакивает, задевает его своим кинжалом по пальцам. Проступает кровь. Разноцветная.

— Вот видишь, теперь я настоящий монстр! — Локи слизывает кровь, и она кажется сладкой, словно мед.

— Я убью тебя, Не подходи. Ты не моя мать. Ты монстр. Я это вижу!

— Я не монстр. Как и ты.

Царица аккуратно кладет на пол кинжал, которым только что ранила его, подходит ближе и опускается перед ним на колени.