Локи все-таки будет судить асгардский суд?
Шрифт:
Один направился в Валаскьяльв — свою собственную башню. Он спиной ощущал прожигающие взгляды жены, старшего сына, воронов. Он знал: птицы давно покинули крышу и летают где-то здесь, в трапезной. Быть может, порхают под потолком, а, может, забились в какой-нибудь угол и наблюдают оттуда. Все близкие остались позади, все смотрели на него. Все ждали его действий, его решений, все толкали его в нужную сторону, но сами не предпринимали ничего, только смотрели. Так было. Так есть. И так будет всегда. На то он и Один Всеотец: он вершит судьбы девяти миров и каждого их обитателя. Но насколько же легче вертеть судьбами тех, кто тебе безразличен, и насколько сложнее управлять теми, кто по-настоящему дорог. Точнее нет, не дорог, скорее ценен. Насколько сложнее вершить судьбы тех, кого некем заменить. Сломать Локи легко, обезглавить его не составит никакого труда, отпустить на все четыре стороны — тем более. Но не для того на него потратили более тысячи зим, не для того обучали
Один остановился у золотых дверей, ведущих в серебряные покои, и мановением руки отозвал почетный караул. Чем разговор закончится — предположить было невозможно, но никому не нужны невероятные, лживые слухи, порочащие царскую семью. Один собственноручно отворил дверь и вошел в комнату, освещенную десятком факелов.
Локи последовал за ним, инстинктивно приглушая шаги, будто опасаясь, что кто-то посторонний может их услышать, его совсем не интересовало богатое убранство или раскинувшаяся панорама города, почти невидимая из-за ночной мглы. Отец привел его сюда не для того, чтобы показать чарующую красоту ночного Асгарда — его интересовала информация. Информация, которую надо было сохранить при себе любой ценой…
Царевич встал напротив окна, выходящего на балкон, спиной к отцу. Молчание начинало затягиваться и напоминало первые уроки, во время которых каждый из участников знал, зачем пришел и что теперь будет, но никто не смел начать первым. Ожидание допроса выматывало, воскрешало страх, старательно скрываемый за спокойствием и безразличием. Хотелось выбросить из головы все мысли, но вместо этого Локи перебирал возможные вопросы, которые отец мог задать, судорожно соображая, что отвечать на то или иное обвинение. Пальцы сами собой сжались в кулак: это был старый, проверенный способ собраться, не позволить себе запаниковать раньше времени и выдать все тайны, сломившись под гнетом отца. За два месяца, проведенных в томительном ожидании очередного допроса, скрашиваемых одной только естественной наукой, царевич не смог подобрать достойной лжи, но зато зародил в себе уверенность, что будет молчать столько, сколько это будет возможно, даже если отец решит перейти от слов к другим, более действенным, с его точки зрения, методам убеждения.
— Локи, поведай мне о произошедшем с тобой в бездне, — Один приступил к допросу сразу же, даже не пытаясь скрыть свои намерения за парой вежливых, ничего не значащих фраз, которыми он не смог бы обмануть ни себя, ни приемного сына, замершего у окна, словно в ожидании града ударов. — Чье могущество разрушило Каскет?
Слова потонули в молчании. Локи не шевельнулся, но и не проронил ни слова в ответ. Один тихо вздохнул: все в поведении младшего говорило о внутренней борьбе. Опасения начинали оправдываться: воскресший из мертвых молчал, стоял напряженный, словно натянутая тетива, скованный страхом. Странно было видеть такое сейчас: Локи прошел через какие-то немыслимые испытания, которые сломали его, изменили и внешне, и внутренне, поселили в его сердце злость и всепоглощающую ненависть, сделали из него настоящего воина и полководца, не знающего жалости. И этот полководец стоит сейчас перед своим царем, боясь посмотреть в глаза?
— Ты молчишь. Почему? — в этот раз Один не собирался давать время на размышления, как и отступать, позволяя отмалчиваться. Если уж он решился на допрос, его надо довести до конца, и чем быстрее, тем лучше.
— Я не могу описать произошедшее там, — послышался тихий голос Локи, столь непохожий на его обычный тон, полный лжи. Казалось, что он увлечен чем-то, что видит в окне, но за ним стояла кромешная тьма, а, значит, вопрос воскресил в воспоминании какие-то другие картины, что-то из прошлого, возможно, неприятного. Прошлого, узнать о котором требовалось любым способом. Можно было заставить Локи повернуться и прочитать что-то по его лицу: не зря же он нарушает все правила этикета, не смотрит на собеседника. Уловка слишком проста: чем контролировать эмоции, легче не дать их рассмотреть. Однако приказ мог привести к не самым приятным последствиям, так что Один решил попробовать подойти с другого конца. Принудить к ответу он сможет в любой момент, но совершать насилие над и так расшатанным разумом сына пока не следовало. У него имелись еще вопросы, ответы на которые, как он надеялся, можно получить, не прибегая к крайним мерам.
— Ты знал, что изучение свойств Тессеракта запрещено?
— Что? — Локи резко обернулся, забыв о том, что не желал показывать своего лица: вопрос и в самом деле ошеломил его — это было видно по стремительно поползшим
— Оно было запрещено задолго до того, как ты начал осознавать сам себя, — он подозвал сына жестом подойти ближе, специально не встречаясь с ним глазами, а лишь подавая руку и приоткрывая собственный внутренний взор. Он ведь хотел получить правду, так почему бы не подать пример, открыв часть, только часть, но все-таки, собственной правды? Локи закрыл глаза, чтобы лучше видеть картины прошлого.
Он наблюдал, как множество асов, наверное, около десятка, рассматривают Тессеракт, сияющий ярчайшим голубым светом. Локи и не знал, что он может быть настолько ярким. «Когда Тессеракт доставили в Асгард, никто не знал о его могуществе». Асы осторожно прикасались к артефакту, подносили какие-то, видимо, зачарованные, предметы: куб никак не реагировал. «Когда же мы узрели его силу в действии…» Перед внутренним взором восстала из пепла огромная выжженная пустыня и висящий в воздухе артефакт, открывающий портал в неизвестность. Из порталы выходили… Читаури?! Локи не мог поверить в то, что видел, но спросить не мог: магия позволяла смотреть чужое сознание, но не говорить. «… то решили, что нет мира, который был бы в состоянии выдержать его мощь». Куб опутан какими-то цепями, Всеотец, молодой еще, перехватывает копье, и начинается бой между ним и Тессерактом. Куб будто живой: он направляет энергию точно в сердце противника, но тот отражает луч копьем — артефакт поглощает собственную силу и постепенно светлеет, от него уже не веет такой жуткой мощью. «К сожалению, мы не смогли уничтожить его, лишь усыпить, » — Один вновь направляет копьё на Тессеракт, но тот поглощает заклинания. Вокруг него валяются сотни трупов асов и… нет, Локи не мог поверить, что это те самые читаури, чьим предводителем он едва не стал. «И мы приняли единственно мудрое решение — отправить его в мир смертных, туда, где он никогда не смог бы причинить вреда другим мирам». Всеотец и еще двое воинов спускаются на Землю. Там зима, идет снег, ничего не видно. Они скрывают тусклый кубик среди снежных завалов и возвращаются домой. «Все записи о нем были уничтожены, » — Локи видит, как горят сотни рукописей, как умирает множество рун. «Или заперты под надежным замком, » — немногие свитки уложены в сундук, который оплетают самые сложные заклинания. «И никто во всех девяти мирах не знал, как пробудить его». Локи моргнул, прогоняя наваждение. Он все еще стоит все в той же комнате рядом с отцом. Никакого путешествия во времени, на самом деле, не было.
— Но одним осенним утром ты поделился запретными знаниями с людьми, и Тессеракт засиял во всем своем величии, — голос, заполнявший все звуковое пространство недавних видений, в реальности показался тихим и совсем не величественным.
Локи помотал головой, отгоняя последние яркие картины прошлого Всеотца, разрывая и ментальный, и физический контакт. В детстве ему очень нравилось смотреть военные походы, он мечтал, что когда-нибудь повторит героический путь, принесет в дом славу, но все получилось иначе.
Один наблюдал за тем, как сын приходит в себя после увиденного, ожидая, когда можно будет задать еще один вопрос, столь же важный, как и первый, с той только разницей, что, если задавая первый вопрос, он был почти уверен, что Локи будет молчать, то на второй должен был последовать правдивый ответ. Случившемуся уже много лет, если не столетий, к тому же вина никак не касалась воскресшего, а лежала на плечах того, чье имя он должен был выдать. Локи не знал о запрете, это было понятно изначально и только подтвердилось искренним недоумением, но тот, кто стоял за его спиной, прекрасно знал, но все равно раскрыл царевичу тайну, которая когда-то чуть не стоила Асгарду независимости. Оставалось только узнать — зачем. И если не у самого Локи, то у его учителя. Но, для начала стоит дать понять сыну, что ему ничего не грозит.
— Тогда ты был несмышленым ребенком. В пору твоей сознательности не осталось тех, кто помнил бы свойства Тессеракта, — произнес Один, стараясь дать понять интонацией, что незнание в данном случае освободит подсудимого от ответственности. — Кто рассказал тебе о его существовании и надоумил изучать?
— Я не думал, что изучать этот артефакт запрещено, — потрясенно произнес Локи и резко замолчал, ничего больше не добавив.
— Тебе неоткуда было это знать. Какой злой разум руководил твоими действиями? — задавая вопрос вторично, Один чувствовал подступающее раздражение: младший сын снова уходил от ответа, не отмалчиваясь, но бросая ничего не значащие фразы, и теперь его нежелание говорить казалось простым упрямством, всегда раздражавшим Одина. Раньше оно было скорее чертой старшего сына, но сейчас Всеотец видел по напряженной фигуре и сжавшимся в кулаки рукам, что подсудимый не собирался отступать.