Локи все-таки будет судить асгардский суд?
Шрифт:
Один в мыслях усмехнулся над возможным исходом этой встречи и приблизился к богу, медленно теряющему самообладание. Если то, что он видит, правда, то заставить Локи во всем сознаться будет не так и сложно. Надо только вспомнить, что раньше действовало на него безотказно. Вспомнить, какими словами и действиями он мог принудить Локи признать все, что угодно. И хотя мало было веры в то, что тактика, срабатывавшая на полностью зависимом, панически боящимся его ребенке, сработает на взрослом, прошедшем бездну, все же не стоило отбрасывать метод, не попробовав его.
— Тебе не кажется, что твои забавы зашли слишком далеко, Локи? Ради блага Асгарда ты обманул великанов,
— Отец!.. — выпалил Локи и замолчал, не закончив фразы, резко опустив голову, словно признавая свое поражение. Он больше не пытался оправдываться, не в силах придумать больше ни одного даже самого смехотворного довода, он лишь хотел не слушать дальнейших слов, готовый согласиться на все; Один хорошо знал это исступленное состояние, но видеть его доводилось лишь несколько раз — обычно младший держался до последнего, пытаясь оправдать себя хоть как-нибудь.
— Ради блага Асгарда ты подговорил брата идти в Ётунхейм, итогом чего стало объявление войны. Ради моего одобрения ты раздул тлеющие угли войны, убил Лафея, пожертвовал Разрушителем, чтобы не дать Тору вернуться и образумить тебя.
— Ты подставил под удар свою мать, — каждое новое обвинение пугало Локи еще больше, Один видел это, но не собирался останавливаться на достигнутом, продолжая произносить истины, столь ясные для него и сокрытые от взора сына. Понять, какую из них Локи действительно считает своим проступком, возможным не представлялось, но Всеотца не покидала уверенность, что, осмыслив все сказанное, тот сможет говорить с ним свободно, без лжи и притворства, уповая лишь на логические заключения, когда как сейчас он был просто смятен собственными эмоциями, возникшими из-за открывшейся для него правды.
— Ты отрекся от брата, чуть не разрушил один из девяти миров, что могло бы стать причиной вселенской катастрофы. А испугавшись ответственности за содеянное, ты предпочел умереть. Но твоему желанию не суждено было сбыться. Ты сбежал от моего возмездия, но что ты получил взамен? Вместо смерти и упокоения, ты оказался в изгнании, покинутый всеми. За собой ты оставил слезы матери и своих родных, а перед тобой была только пустота…
— Довольно! — вдруг крикнул Локи, не выдержав гневных речей. Один видел, что его обличительная речь сломила гордыню сына, и он был готов сейчас сознаться во всем, что столь тщательно скрывал; но какие бы сильные чувства не владели царевичем, в спасительную для него истерику он не скатывался. Хоть какое-то отличие от далекого прошлого.
— Довольно! — приблизившись и в то же время приподнимая подбородок, чтобы избавиться от соленой влаги, готовой сорваться с ресниц, Локи клещом вцепился в руку отца, то ли ища защиты от слов, столь правдивых, что резали не хуже клинка, то ли желая, чтобы тот замолчал. Прикосновение было знакомым: ледяные ладони, полные дрожи, и то, сколько отчаянья было в этом жесте — Один был рад ощутить это касание, столь знакомое, уничтожавшее все сомнения по поводу того, кто стоит перед ним. Когда-то Локи вкладывал в него все те чувства, которые не мог выразить словами, искал защиты и сострадания. Бездна не изменила его, во всяком случае, в этом.
— Хватит… — уже тише, почти шепотом произнес Локи, глядя расширившимися зрачками в лицо своего палача. Похоже, он, наконец, понял, что все, только что сказанное, — правда, и любое оправдание будет звучать глупо и неуместно. — Я всего лишь хотел быть равным Тору! Я хотел твоего признания. Я и не думал… — царевич не закончил
— Я знаю, чего ты хотел.
Своего Один уже добился, так что стоило хоть немного стабилизировать сломленного мятежника. Он нарочито мягко высвободил свою руку из цепкой хватки будто закостеневших пальцев.
— Я лишь поведал тебе, к чему привели твои действия.
— Так не должно было быть… — с трудом прошептал Локи.
— Ты осознаешь свои ошибки? — Один дождался неуверенного кивка, говорившего о том, что царевич понял то, что натворил, и раскаивался в содеянном. Продолжать разговор об этом сейчас, когда Локи в таком состоянии, не было никакого смысла. Царь Асгарда желал не исповеди преступника, склонившего голову под тяжестью своих прегрешений и умоляющего о прощении и милости, а откровенного разговора с сыном, осознавшим свои ошибки и самостоятельно пришедшим к выводу, что этот разговор ему необходим.
— А теперь перейдем к твоим просчетам в битве с людьми, — столь резкая смена темы заставила сникшего царевича вновь удивленно вскинуть голову. — На каких условиях ты объединился с читаури? Мне нужна вся правда.
— Чтобы казнить меня, имея полный перечень всех моих грехов? — обреченно, будучи уверенным в своих словах, спросил Локи, не смея снова взглянуть на отца, глядя в одну точку над его левым плечом. Ему казалось, что за каждое обвинение, слетевшее с губ Одина, он был приговорен к смертной казни, и страх не столько перед ней, сколько перед приговором из уст Всеотца, снедал его. Но все же этот страх, страх быть осужденным самым важным для него жителем всех миров, был не сильнее того всепоглощающего ужаса, что он испытывал при мысли о возможном предательстве. Значит, нужно продолжать балансировать на грани отчаянья и принять многократно заслуженную кару.
— Тебе мало доказательств моей вины? — Локи заставил голос звучать громко и твердо. Пусть так, пусть казнь, главное, что хотя бы некоторые тайны погибнут вместе с ним. Главную битву он уже выиграл: тайну Тессеракта он унесет с собой, пускай и в могилу. Эта мысль помогла хоть немного собраться: Локи не сомневался, что сейчас за дверью стоят стражи, готовые, по мановению руки отца, схватить его, отвести в темницы и исполнить приговор.
— Ты искажаешь суть моего вопроса, — отец тяжело вздохнул, будто его предположения были какой-то несуразной глупостью. — Локи, ты дома. О казнях и пытках речь не идет.
— Тогда зачем тебе все это? — царевич не сомневался в том, что Один собирался казнить его, вся гневная тирада свидетельствовала в пользу этого, но почему он решил отсрочить приведение приговора в исполнение? Это было непонятно, а все непонятное в поведении царя богов и людей не на шутку пугало. — Зачем этот допрос?
— Я думал обсудить с тобой твои промахи и ошибки, чтобы в следующий раз ты лучше планировал ведение войны, — Один произнес эту фразу так спокойно, будто не готов был минуту назад лично пронзить стоящего перед ним преступника мечом.