Лотос, рожденный в грязи
Шрифт:
Глядя на то, как Ивановский быстро орудует ложкой, склонившись над столом, Тина испытала что-то похожее на жалость. Она уже забыла, что несколько часов назад запросто могла получить нож в бок из вот этой руки, сжимающей ложку, ей все больше становилось жаль этого несчастного мужика, которого уже довольно сильно побила жизнь.
– Слушайте, Гена, ну а все-таки, если мы вас на работу устроим? – спросила она, и Ивановский, на секунду перестав есть, кивнул:
– Не врете если, так я согласен. А то баба эта тоже работу обещала, а повернулось все вон как – чуть опять на нары не угодил.
– А вот про обещанную бабой
Ивановский отодвинул пустую тарелку и тоже взял бокал с пивом, сделал глоток и зажмурился:
– Эх… самое вкусное пиво было в ларьке за моим домом в Кемерово… Такая разливуха – закачаешься. И, что характерно, не разбавляли его никогда, там за такое и убить могли. Идешь с работы, берешь пару кружек… эх…
– Гена, а давай не про пиво, – нахмурился Вовчик, и Ивановский закивал:
– Я понял, начальник, не про пиво… это так… ностальгия. Работу, говоришь, какую обещали? Вахтой на прииск золотой.
– На прииск? – напряглась Тина, и Ивановский повернулся к ней:
– Ну да. Прииск где-то в тайге, туда отвозят, там живешь полгода, работаешь… потом обратно сюда, а захочешь – можно снова ехать.
– Примерно хоть место называли? Город, поселок – что-то же там должно быть, раз есть прииск?
Ивановский замялся, было видно, что об этом говорить он не хочет или побаивается, и Добрыня, положив руку ему на плечо, внушительно пообещал:
– Гена, ты говори все как есть. Я тебя в обиду не дам, обещаю. Сказали же – на работу устроим, паспорт поможем получить, жилье тоже будет. Но помоги нам.
– Да не пойму я, вам зачем это?
– Значит, надо. Так что?
– Понимаешь, начальник… прииск этот… ну, как сказать…
– Да ясно, не официальный, не государственный, – помог Вовчик. – Кто-то жилу нашел, кустарно разрабатывает, да? Немножко противозаконно.
– Ну, типа того… но бабки хорошие обещали.
– Еще бы! Только вот, скорее всего, ты их не увидел бы, Гена. Что-то мне подсказывает, что с этого прииска еще никто не возвращался.
В глазах Ивановского застыло непонимание. Видимо, Лариса была так убедительна, что ему и в голову не пришло сомневаться в ее словах, а теперь до него начало доходить и то, что сказал Добрыня.
– Погоди, начальник… – не совсем уверенно начал он. – Ты порожняк-то не толкай…
– Я тебя умоляю! – рассмеялся Вовчик, отставляя наполовину пустой бокал. – Мне зачем надо? Только вот кинуть тебя собирались, Гена, и не на бабки даже – на жизнь твою драгоценную. Сам подумай – ну вот кому ты нужен, чтоб еще и платить тебе? Сгинешь в тайге – кто-то станет искать? Сам ведь говоришь, никого нет, мать померла, жениться не успел. Ну и кому ты сдался? Прикопали бы там же, в отработке, и все.
Тина поразилась, с какой уверенностью муж на ходу лепил легенду – на лице Вовчика была такая убежденность в собственных словах, что даже она на секунду поверила в их правдивость. На самом деле Добрыня вполне мог оказаться и прав, потому выглядело все правдоподобно, и Гена испугался:
– А ведь верно… ах ты ж сука… Начальник, я все расскажу, ты только потом обещание сдержи, ладно? Я работать хорошо буду, я умею! Только сделай так, чтобы меня апостол не нашел.
«О-па! – насторожилась Володина. – А это еще что такое? Речь вроде про прииск,
– Апостол? – переспросила она. – Какой апостол?
– Ну так тот, что за всеми приглядывает.
– Откуда приглядывает?
– А я знаю? Только Лариска сказала – апостол вмиг найдет и накажет. И фотку показала – мужик с заточкой в груди. Тоже, мол, откинулся и работу искал, да проболтался кому-то, вот апостол и наказал.
– А фотографию она показывала настоящую или в телефоне?
– Настоящую, на бумаге.
Добрыня кивнул и поднялся, прихватив мобильный, отошел от столика подальше и принялся кому-то звонить. Тина поняла, что своему новому приятелю капитану Ване в отделение, сейчас попросит посмотреть в описании вещей Ларисы Ифантьевой такую фотографию.
– И что же, самого апостола вы, конечно, не видели?
– Да зачем мне на него смотреть? А заточка явно с зоны, там такие мастрячат, – авторитетно заявил Гена, отхлебывая пиво. – Я за девять-то лет навидался.
«Еще лучше… Апостол у нас не простой, а с криминальным прошлым, выходит? Не на рынке же купил… хотя… сейчас что угодно можно купить, не проблема».
– А как вы вообще на собрания эти попали? – спросила она, и Геннадий пожал плечами:
– Так тетка пригласила.
– Какая тетка?
– Такая… видная, хоть и немолодая. Я уже три дня в Москве тусил, ночевал на вокзале, днем в город выбирался – ну, поесть там найти, может, сотню-другую сшибить в переходе… она меня в переходе и увидела, подошла, спрашивает – давно освободился? Да вот уж неделю, говорю. А чего ж домой не едешь, некуда? Ну, я рассказал… А она говорит – вот тебе деньги, а вот адрес, приходи сегодня в семь часов, там помогут – и протягивает мне аж тысячу, представляете?
– И вы пошли? А почему? Могли ведь деньги забрать и не ходить?
– Да понимаете… голос у нее такой был… как у матери моей, что ли… и смотрела она жалостливо, а не так, как обычно на таких, как я, в переходе смотрят – я ж за три-то дня нагляделся… И показалось мне, что тетка эта действительно помощь предлагает. Да и выбора-то у меня особо не было – ну, рано или поздно задержали бы за бродяжничество.
– И вы пошли? – повторила Тина, краем глаза наблюдая за тем, как оживленно что-то обсуждает по телефону Добрыня.
– Пошел, – кивнул Гена. – Сперва сидел и тихонько офигевал – думаю, ну, туфта… А после собрания со мной опять тетка эта разговаривала, спрашивала о жизни, о том, как в тюрьму попал, за что, кто из родных есть. Денег дала опять и позвала через день снова приходить. Я опять на вокзале две ночи перебился, по городу шатался, а потом снова на собрание пошел, стал вслушиваться в то, что говорят. – Он помолчал и, подняв на Тину глаза, произнес: – Знаете, меня как будто одеялом мягким укрыли. Почему-то стало хорошо, как будто я не бомжую, не сплю на вокзальной лавке, не ем с помойки… И в тот раз со мной мужик какой-то после разговаривал, тоже расспрашивал, слушал внимательно, кивал и поддакивал – мол, и мне знакомо, я тоже один остался, тоже как перст… но вот сюда прихожу и чувствую, что кому-то нужен, здесь много таких, как мы с тобой, Гена. Позвал ночевать, правда, сказал, что сам в ночлежке обитает, но там, мол, можно и со справкой. Я с ним пошел, и правда – ночлежка, там человек двадцать… разные… только одно общее у всех – никому не нужны, скитаются.