Лотос, рожденный в грязи
Шрифт:
Он умолк, глядя в стол перед собой. Тина не подгоняла его расспросами, понимая, что Геннадию трудно дается этот рассказ, потому что со стороны собственная жизнь вдруг показалась ему совсем никчемной.
«Скорее всего, эти собрания преследуют две цели: вербовка последователей и сбор вот таких людей без родственников, таких, у кого в жизни нет совсем ничего. И если первые нужны для вполне понятных моментов – деньги, вербовка новых членов, то вот эти… Куда-то же их потом увозят. И если слова Гены про прииск правдивы, то рассуждения Добрыни вполне могут иметь реальную почву. И ведь действительно – никто не будет
– Я вам надоел, наверное, возитесь со мной до ночи… – хрипловато произнес Геннадий, и Тина встрепенулась:
– Нет, конечно. Мы ведь обещали помочь. Сейчас договорим и поедем.
– Что еще вам рассказать?
– Как вы с Ларисой познакомились, что она вам конкретно говорила, называла ли сроки, даты, когда вас отправят на прииск, один вы поедете или с компанией. Не называла ли город, до которого нужно сперва добраться.
Геннадий задумался. Вернулся Вовчик, сел за стол и потянул к себе пиво. Тина вопросительно глянула на него, но он чуть заметно качнул головой – мол, потом.
– С Ларисой… – заговорил Геннадий, и Тина с Вовчиком повернулись к нему. – С ней сегодня познакомился, тетка эта, ну, которая меня в переходе на собрание позвала, подвела ее и говорит – вот Лариса, у нее поживешь пока. Будешь ходить на собрания, выпивка под запретом, если хочешь работу получить, Лариса все расскажет. Ну, мы с ней и пошли. По дороге она сказала про прииск, про вахту, про хорошие деньги, про то, что можно долго там работать и жизнь наладить. И все говорила, что Величайший всех любит одинаково, всем одинаково и помогает.
– Величайший? Это кто? – спросил Добрыня, и Геннадий вздохнул:
– Они все так Бога называют… только… знаете, мне показалось, что к Богу это отношения не имеет, ну, к тому Богу, в которого православные верят. Слова вроде похожие говорят – ну, так батюшка на зоне говорил, я особо-то не верю, но захаживал в храм, слушал. И вот здесь… вроде бы знакомое что-то, а все равно не то, вроде как с подвохом, понимаете? Вроде и Бог, да не тот.
– То есть на собраниях еще и проповедуют что-то? – уточнила Тина, и Геннадий кивнул:
– Это вроде как в самом начале, как приветствие, как… не знаю, вроде для затравки разговора. А потом люди говорят – те, кто пришел. Обо всем говорят – какие проблемы у них, что хорошего после собрания произошло… И в конце тоже как напутствие – Величайший всех любит одинаково. Ну, а потом вот… с барышней в подъезде порамсил…
Тина с Вовчиком переглянулись. Рассказанное Геннадием вполне укладывалось в стандартную схему вербовки в секту – просто собрались люди, поговорили о проблемах, не забыли упомянуть, что собрания помогают их решить, а вот верховное божество никого не оставляет без помощи, верь в него, будь с нами – и тоже сможешь быть счастливым. Но в этом случае оказалось намешано столько разных методик обработки и последующего распределения последователей в разные категории, что у Тины голова пошла кругом. Нужно будет все это расписать на листке и систематизировать, чтобы понять, как именно обрабатывается каждая группа будущих последователей, а главное – выявить основной упор, стержень, на который все это нанизывается.
Но с такой мешаниной из идей,
«Какой-то Змей Горыныч, – думала Тина, наблюдая за тем, как Геннадий задумчиво смотрит в окно. – И каждая голова пожирает что-то свое, и только в желудке это все смешивается в общую массу».
Аллегория показалась хоть и противной, но не лишенной смысла, это стоило обсудить с Вовчиком, он всегда умел из вот таких ее образных представлений выделить что-то важное, то, что могло вывести на правильный путь в поиске.
– Так, Гена, надеюсь, ты все рассказал? – чуть хлопнув по столу ладонями, спросил Добрыня, и Гена, вздрогнув, закивал:
– Да, начальник… до последнего словечка… И это… вы уж простите, что я на вас там, в подъезде-то… – посмотрев на Тину жалобно, пробормотал он. – Почуял, видимо, что вы мою сказку разрушить можете, а я ж ведь уже им поверил… Страшно жить на улице, да и зима вот-вот… а тут вы…
– Я не сержусь, – сказала Тина, вставая. – Ну что, поехали?
Гена не спросил, куда они собираются его везти, было ощущение, что ему вообще все равно, чем закончится сегодняшний день, в котором для него так много произошло. Он молча забрался на заднее сиденье машины и уткнулся в окно, отрешенно глядя, как мимо проносятся дома.
Тина не любила водить машину мужа, но сегодня у нее не осталось выбора – Вовчик выпил, а в таком состоянии за руль не сел бы ни за что, даже если пришлось бы идти домой пешком. Они ехали в один из подмосковных дачных поселков, где у Вовчика жил бывший информатор, старик Шишкин, или Шишок, как его звали в те годы, когда был он матерым домушником и вскрывал чужие квартиры с той же ловкостью, что щелкал семечки.
Шишок давно отошел от дел, теперь у него была своя «богадельня», как он называл большую мастерскую по разборке разбитых автомобилей, годившихся только в лом. Там у него работали несколько человек, а те, кому было вот так же, как Геннадию, негде жить, квартировали в небольшой постройке, именовавшейся «дачей». Добротный домик на пять крошечных комнатушек, правда, со всеми удобствами, Шишок построил сам, со своих квартирантов брал квартплату в небольшом размере, чтобы покрывать оплату коммунальных услуг, все остальные заработанные ими деньги честно отдавал, но жестко требовал соблюдения порядка на «даче», чтобы не конфликтовать с соседями. Вот к нему-то Вовчик и собирался пристроить Геннадия. Рабочие руки Шишку требовались всегда.
Старик встретил их неласково – время на часах близилось к половине первого ночи, и Шишок в накинутой поверх полосатой пижамы теплой безрукавке гаркнул, отпирая ворота:
– Совсем ты, Добрыня, башкой поехал! Ночь на дворе, людям завтра на работу!
– Не бурчи! – велел Добрыня, входя во двор. – Ты тут один живешь, какие люди еще?
– Тебе надо чего, раз среди ночи заявился?
– Помощь нужна, Иваныч. Человечка возьмешь к себе?
– Что за человечек? – по-прежнему недовольно спросил старик, придерживая рукой расходившиеся полы безрукавки.