Луна 84
Шрифт:
Реальность… Сон… Сон… Реальность. Кто бы мог подумать, что между ними такая тонкая грань?
Вот бы кто-нибудь дал ему крепкую пощечину или плеснул холодной водой в лицо.
— Павел, — звучит спокойный голос из-за спины, со стороны Сектора два. — Павел!
Дикарь открывает глаза. Стоун не может развернуться, чтобы увидеть человека за спиной, но этот голос он знает.
— Чего тебе? — Дикарь даже не пытается оглянуться. Он отвечает так, будто знал, что рано или поздно она придет.
— Как ты? — В голосе девушки слышится тревога.
— Что тебе нужно?
— Кайа за тебя беспокоится.
— Со мной все нормально. Не приходи
«Все нормально? — думает Стоун. — Если для Павла избиение, удушение и последующие пытки с применением тока — это „все нормально“, то что должно произойти, чтобы он сказал, что все не очень хорошо?»
— Ты знаешь, что, если она попросит, я снова приду.
Наступает тишина. Луна молчит. Стоуну кажется, что она ушла, но потом он слышит:
— Ты должен кое-что узнать.
Павел никак не реагирует.
— Это касается… — Она осекается. — Ладно… Я приду, когда тебя освободят. Ты выслушаешь меня?
Он все еще молчит.
— Хорошо… — отвечает она скорее самой себе и уходит.
Вновь это чувство странной зависти к Павлу. Стоун не понимает, почему именно он пользуется такой популярностью у девушек. Почему приходит Луна и интересуется его состоянием? Впустите его на ночь во второй сектор, оставив камеры открытыми, — и он перегрызет всех девушек, как лиса кур.
«Вот бы и ко мне кто пришел. Какая-нибудь красотка спросила, как я тут. Подонок. Он не заслужил такого отношения к себе. Парни боятся его, а девушки липнут. В этом нет логики».
Опять тишина.
«Нет, она ведь могла поинтересоваться и у меня, как мое здоровье. Это случилось отчасти из-за нее. Я шел за ней, когда наступил на чужую территорию! Она могла спросить у меня хоть что-нибудь… Нет, нет. Она права. Я пустое место, полный ноль. Существо, готовое топить других, лишь бы не утонуть самому. Я вспомнил твои слова. Вероятно, ты права. Парни из моей камеры и „бурильщики“ согласились бы с тобой. Но не смогут. Их больше нет. Никого не осталось… Но она могла бы спросить, как у меня дела! Я здесь, потому что спас их любимчика! Я его спас!.. В чем смысл разговора со мной? Есть для этого причина? В „Мункейдже“ для всего нужна причина. Ты мне — я тебе. Ты мне — я тебе. Ты мн…»
Ток по венам. Ток по жилам. Ток по коже. Ток по пальцам.
Темнота.
Терки движутся к завершению.
«Как долго мы будем тут висеть? И почему это „мы“? Я сам по себе. Нет, нет! Это он, это Дикарь сам по себе, а я часть „Мункейджа“… Я часть толпы! Я должен быть там, внизу, я должен вместе с остальными показывать на него пальцем и оскорблять. Зачем нас объединять? Мы не друзья, не команда. Он — все худшее, что может быть в этом месте, а я просто случайный заключенный. Лучше бы мы висели по краям! И вообще — я ничем не отличаюсь от тех подонков внизу. Каждый бы так поступил. Каждый! Мы все хотим выжить. А кто не хочет? Кто не хочет, ублюдки?! Бен! Возьмите Бена! Давай его вместо меня! Бен, Бен, Бен… Нет. Нет, он хороший. Хороший парень. Он один хороший парень. Мой друг, мой защитник… Мы с ним друзья. Мы с ним, а не с этим зверем!»
Стоун осознает, что в этих обрывках мыслей не так много логики, как ему хотелось бы. Он смеется над самим собой, над своим состоянием. Но даже смех, возможно, звучит только в его голове. Сколько раз он собирался бросить синтетику.
Во время Терок Стоун замечает на себе встревоженный взгляд Оскара. О разговоре не может быть и речи. Триста первый — человек репутации, и Стоун это понимает.
«А если
Стоун плачет. Или не плачет. Настоящие ли это слезы?
— Дэнни.
— А?
— Не лезь пальцами, сколько раз говорила! Весь в папу.
— Ха! Это правда. Я тоже так делал.
— Ты и сейчас делаешь! Подождите, сейчас порежу. Тебе какой кусочек? Шесть лет — это не шутки.
Шесть лет… Это не шутки…
Разряд. Отключение сознания. Темнота.
Сигнал. Стоун просыпается и судорожно оглядывается по сторонам. «Мункейдж» тускло освещен. На площадке никого нет. Он поднимает взгляд. Заключенные быстро направляются к камерам. Едва ли не каждый смотрит на Стоуна и Дикаря встревоженно. Капли пота текут по лицу триста третьего.
— Все еще дышишь? — звучит снизу.
Стоун видит Хадира, безмятежно сидящего на заборе рядом с ним. Тот стучит кончиком пальца по подошве обуви Стоуна.
— Да.
— А твой сосед?
Стоун поднимает глаза на Дикаря. Первый в отключке.
— Надеюсь, нет. Сдох наконец.
— Ты так относишься ко всем своим соседям? — выдает язвительную шутку Хадир. — Всем соседям желаешь смерти?
— Я не желал… Я не…
— Знаешь, парни нашли себе новую забаву. — Хадир кивает на заключенных, стоящих на балконах. — Они делают ставки, кто из вас умрет быстрее. Вряд ли я тебя удивлю, но, если поставить на то, что ты умрешь раньше, на этом ничего почти не заработать. А если поставить на Дикаря, есть маленький, но шанс сорвать куш…
— Он убил тебя? — перебивает его Стоун.
— Друг, я в твоей голове и знаю столько же, сколько и ты. Может, он, а может, не он. А может, я жив и сплю на койке?
Стоун бросает взгляд на свою камеру. Там действительно спит Хадир.
— А я сплю? Прямо сейчас.
— Трудно сказать. Кстати, говори тише, иначе другие решат, что ты болтаешь сам с собой.
— Я и так болтаю сам с собой! — раздраженно кричит Стоун. Успокоившись, он обращается к Хадиру: — Я не чувствую ног.
— Наверное, затекли — и руки, кстати, тоже. Нос, наверное, чешется. Можно было бы попросить и Луну, но мне кажется, ваши отношения сейчас переживают не лучший период. Вам нужно побыть на расстоянии. Представь, что между вами забор под напряжением и нельзя общаться. Как тебе идея? — смеется Хадир. — Так что насчет носа — может, попросить соседа, — он кивает на Дикаря, — или меня?
— Где ты был два часа назад, когда я чувствовал лицо?
— Ну, тогда расщепления еще не было, а сейчас ты летаешь в облаках. Глаза вроде как открыты, а разум….
— Раз ты в моей голове, то знаешь, что происходит со мной.
— Столько же, сколько и ты.
— Твою мать! — злится Стоун. — Просто скажи мне, когда я умру.
— Я что, провидец? Умрешь тогда, когда умрешь, друг.
Сигнал, наводящий ужас на всех заключенных. Они прячутся в камерах.
— Ящер… — шепчет в ужасе Стоун.