Любовь нам все прощает
Шрифт:
По ее мнению, я все-таки слабак! Вот зараза! Теперь нас двое в этом абсолютно уверенных. Прекрасно! Лучше бы вообще тот разговор не начинал!
Не виноват. Не виноват. Не виноват… Нет! Не помогает.
Устал слушать одно и то же, а Женька, словно заводная, транслирует сомнамбулические слова и передает, как будто на космических каналах, репитом чушь уже в который раз. Нет, ни хренульки не выходит. Где я снова просчитался и, как обычно, налажал?
На следующий наш общий день я рассказал ей все, вернее все, что посчитал важным, нужным и «легким» в психоэмоциональном плане для уверенно беременной женщины. Например, слил, не задумываясь, ложно осторожную информацию о том,
«В графе отец у соплячка жирный прочерк, так стань ему родителем, Сергей!».
О! Твою мать! Надо что-то с этим делать… Рассказать все, как есть и навсегда заглохнуть.
— Серж, очнись и выдай свое заинтересованное финальное слово.
Лешка, прислонившись к стеклянной витрине, внимательно разглядывает ювелирный стенд.
— Я ничего в этом не соображаю, — перевожу взгляд на выставку колец, ровно выстроенных на красной велюровой подушке. — Хотел ее с собой взять, но…
— Против? Упирается?
— Молчит, зараза, — хмыкаю и дергаю плечами. — Непонятно, если честно.
— Погоди-погоди. Это же девчонки. У них всегда так. Не делаем им предложение — «не любим, изверги, твари, мерзкие, противные сволочуги». А сделали — «теперь хочу подумать, вдруг не тот герой, вернее, не моего романа и, как обычно, набивший оскомину вопрос — а будет ли он искренне любить мою маму».
— Ты на этом собаку, что ли, съел, Смирняга? — вытаскиваю маленькое тоненькое золотое колечко без навешанных прикрас, безвкусных излишеств и дебильной мишуры, всего лишь с тонким рядом мелких прозрачных камешков по идеально гладкому ободку. — Как тебе?
Брат непонимающе дергает плечами и кривит губы.
— Мило. Просто и со вкусом.
— По-моему, очень нежное. У Жени хрупкие тоненькие пальчики, когда сжимаю ее руку, — непроизвольно улыбаюсь, — боюсь сломать и раскрошить, не дай бог, ее слабенькие хрящи. Она смешно попискивает и морщит носик. Понимаешь?
К чему я это все сказал? Не пойму. Пора завязывать с «ванильной лужицей». Старший положительно кивает, лыбится, как идиот, и, не моргая, предлагает:
— Желаешь, чтобы я кольцо примерил? — протягивает свой сосисочный мизинец к круглому отверстию.
Я тут же убираю руку:
— Ты обалдел, что ли? У меня есть ее размер, к этому
— Интернет, что ли прошерстил? Экзамен на колечко заготовил? Серега-Серега, просто зашибись!
Что есть, то есть! Пока моя Женька спала, я аккуратно обмотал ее пальчик петлей-ниткой, затянул, зафиксировал, затем филигранно вытащил и все четенько измерил.
— Не веришь?
— Как раз наоборот, любезный. Не сомневаюсь, Серый, совсем не сомневаюсь, — Леха громко выдыхает и оглядывается по сторонам, словно приготовившийся к побегу злоумышленник.
Думаю, что это оно! Оно такое же изящное, как моя Евгения. Поднимаю руку и направляю кольцо на свет. Солнце захватывает обод в свой плен и играет лучами по граням мелких драгоценных элегантно ограненных зернышек.
— Великолепно. Пожалуй…
— А если о насущном и наболевшем? Как ее здоровье, Серж? Как там мой малюсенький племяш?
— Ты ставишь на мальчишку?
— Нет-нет, никаких пари. Это такое неблагодарное занятие и потом, ты ведь сам все прекрасно понимаешь. Отец не выдержит, чисто эмоционально, еще одну юную Смирнову. Он посчитает, что мы с тобой, любезный, сговорились и плодим только женский слабый пол — плохо, неприцельно стреляем. Батя чересчур измучен Дашкой, ну а Ксюшка к отцу пока только присматривается, ищет свой индивидуальный подход. И поверь, Серый, моя крошка его отыщет и нагнет батю своей сладкой ножкой.
— Не сомневаешься? В девчонке на сто пудов уверен?
— Абсолютно. Это всего лишь вопрос недолгого времени. Дочь нанесет свой смертельный удар, и дед будет однозначно повержен.
— Ага-ага. Так и что теперь мне прикажешь делать, если там девчушка?
— Старайся, Серый, лучше.
Застываю, глядя на Смирнягу, с открытым от охренительного изумления ртом.
— Надеюсь, это сатирическая шутка, Леша? Сейчас на пол ребенка я не смогу влиять. Поздно. Увы. Все состоялось.
— Я про следующего.
Охренеть! Иди ты! Нам бы с одним, нет, с двумя — себя предусмотрительно забыл, не посчитал, разобраться и… Пожениться! Садистка-чика не торопится с ответом.
— Так, как она себя чувствует? И когда вы думаете выйти из сумрака и объявить о том, что намерены произвести на свет еще одного Смирнова.
— Женя сегодня у врача, — вскидываю руку и посматриваю на время. — Мы договорились встретиться возле клиники, к которой она прикреплена, а там посмотрим.
— Туда тебе тоже проход закрыт, как я понимаю, мой мальчик?
— Не могу приказывать, Леха. Не могу. У нее свобода, а у меня полноценные права отца. До поры до времени, конечно.
И это истинная правда!
— Ага-ага.
Я подзываю консультанта и прошу оформить маленькое колечко для моей Эухении. Она так забавно злится, когда я вспоминаю испанский вариант ее прекрасного имени. Женька со свистом раздувает щеки, выставляет вперед ручонки и демонстрирует мне жалкое подобие женского холодного оружия — маленькие ноготки, стремящиеся проткнуть мои «бесстыжие глаза». А мне нравится этот чудаковатый вариант, я действительно кайфую — и да, я однозначно гад, готовый сто тысяч раз монотонно повторять:
«Эухения, Эухения, Эухения, Эухения…»,
пока, конечно, женская затрещина мне по затылку случайно не влетит, чему я, кстати, тоже буду безмерно рад. Она такая… Господи! К чему я? И что со мной опять?
— Сейчас куда? — брат громко вырывает мое сознание из сладостного заточения.
Неспешно выползаем с Лехой из ювелирного салона и собираемся разойтись по своим личным сторонам.
— У меня еще есть пару часиков в запасе. Покатаюсь, наверное, потом могу заехать…
— К Зверю, например? — заканчивает за меня.