Любовь нам все прощает

Иголкина Леля

Вообще-то не планировал, но как вариант!

— Не откажусь, если Макс сытно накормит.

— Там еще и поговорить перепадет. Давай-давай.

Усаживаемся по железным коням, синхронно отъезжаем и направляемся в Морозовский французский ресторан.

«Сереженька, я тут еще немного задержусь. Не сердись, пожалуйста, и не обижайся. Ты как?» — Женька пишет в нашем личном чате.

Ну как можно обижаться и губы дуть на беременную девочку? Но я не люблю мусолить пальчик, поэтому быстрым набором вызываю один-единственный забитый в такой позиции номер.

— Привет-привет, — Женя шепчет в трубку.

— Что случилось? — сразу сосредоточиваюсь на ее

словах.

— Я тут под кабинетом, поэтому не могу громко говорить. Еще на часик, видимо, задержусь.

— У тебя там все нормально? — по-моему, я уже, как истинный отец, волнуюсь.

— Да-да. Тут просто…

— Ты хорошо себя чувствуешь? — перебиваю и недослушиваю ее слова.

— Большая очередь, Сережа. Ничего такого.

— Ты же беременная. Я думал, что на вас очереди в таком состоянии уже не распространяются.

Она смеется и сквозь захлебывающееся дыхание, как недоразвитому, объясняет:

— Здесь ведь все такие. И чтобы ты знал, — напускает важный тон, — с моим пока что небольшим сроком я под кабинетом в гордом одиночестве, один такой не слишком пузатый колобок. Поэтому…

— Нет-нет, — посматриваю в зеркала и четко следую за железным задом брата, — не вздумай там никого перед собой пропускать. Жень?

— М?

— Ты ведь помнишь? Мама, папа?

И… Я!

В ответ на мой вопрос у телефонного оппонента запланирована неуверенная тишина? Неужели все забыла? Слышу, как чика громко дышит и тихо стонет. Подбирает тщательно слова? Мы с ней договорились, что именно сегодня, ровно через две недели от нашего с ней окунания в оздоровительно-молодильную воду, обязательно нанесем приятный новостной удар моим родителям. Почему так точно? У чики с цифрами свои гребаные счеты, но Женька очень ждет шевеление малыша. Парень все еще молчит, а беспокойная кубинка зорко бдит за каждым своим чихом:

«Сережа, он, наверное, еще спит? Как ты думаешь? — Я не знаю, но не торопи его, пожалуйста. Ему нужно определиться и синхронизироваться с нашими обстоятельствами и бешеными характерами. Тем более, что мы, мужчины… — Господи! А вдруг там она, девочка, крошечка, малышка? — Нет-нет, там точно он. Я уверен на все сто — не сбивай меня. Генетический код мне подсказал… — Что-что?».

Каюсь, что смог придумать, то и выдал! По крайней мере, на несколько дней бдительность Евгении приспал.

Днем мы говорим старикам Смирновым — да и Леха, если честно, знатно подзадрал своими не очень тонкими корректными вопросами с подвохом, что готовимся стать родителями, а на ночное время суток у меня запланирована встреча с кубинской шатией-братией. Отчаянно нуждаюсь в поддержке и семейной испанской экспансии, да и будущих сватов надо познакомить и привести наши не пойми какие отношения к общему знаменателю. Так что сегодня намечено масштабное наступление и выброс белого флага от моей застенчивой малышки. Ничего не знаю — сегодня чика скажет свое «да»!

— Да-да, конечно. Все в силе.

— Он шевелился?

Она молчит и ничего не отвечает.

— Женя? — поворачиваю и сигналю впереди идущей черепахе, отделяющей меня от малышки братца. — Как там сын? Буцал тебя?

— Да…

М-м-м! Выпускаю руль из рук и застываю в медитативной позе, уставившись с открытым ртом в лобовое стекло. Он там, внутри моей кубинки, шевелится… Живет! Спасибо, детка. Отличная новость в продолжение дня.

— Сереженька, прости, пожалуйста…

— Женя, Женя, Женя… Погоди-ка, чика! Не отключайся.

— Угу?

— На что это похоже? То есть, — сглатываю и прихватываю обод одним локтем, — я смогу почувствовать

своего сына? Один вопрос — и все, больше ничего, беги.

— Пока нет. Он ведь очень маленький. Я даже перепутала его с… — запинается и не знает, как сказать, — с… Словно в животе бурлит. Понимаешь? Но… Приятно.

Да похер! Мой сын шевелится! Громко о себе заявляет! Командует и даже строит нас!

— Все, Сереженька. Прости-прости. Люблю! Пока-пока!

И… Я!

Куда она?

— О! Смирновы, здорово! — Морозов вприпрыжку приближается к нам. — Я так понимаю, нашелся знатный повод — обеденный, без изменений, час?

— Люблю тебя, Зверек, когда ты мудрый. А вот когда не очень, — Лешка отсыпает дифирамбы «крестному брату» и, обнимая Макса за плечи, сильно хлопает по спине, — ты такая…

У Зверя закатываются глаза и глохнет на хрен голос. Он даже слабо стонет, затем пытается выкрутиться и ищет помощи в моих глазах.

— Лех, заканчивай, — прихватываю старшего за шею, — задавишь папика двоих детей. Оставишь сиротами, с Надькой потом бабосиками не рассчитаемся, а у нас свои имеются раскрытые для жрачки рты. Привет, Максим!

Естественно, все, как обычно — наш вечный столик у окна, непринужденный очень долгий хохот, звон стеклянной, металлической посуды, и где-то в чем-то даже пошлый юморок. Отдыхаем! М-м-м! Как всегда! Уже долгих… Два часа!

— Как дела? — хозяин, развалившись на диване, спрашивает. — Чем дышит Смирновская братва?

— Новостей полно, Зверь. Но… — старший ловит мой уничтожающий взгляд и сразу затыкается, — об этом пока не стоит говорить. Расскажи нам лучше, что с тем проектом.

— Там все в силе, без изменений, согласно намеченному плану. Только команда, видимо, увеличивается на одного человека…

— Гриша, что ли, завернул на огонек? — встреваю с наблюдением и тут же прикусываю язык.

— Макс? — Леха медленно опускает приборы и салфеткой вытирает рот. — Ты…

— Все в порядке, — Зверь отвечает.

— Как-то хлыщ, — слегка недоумеваю, разглядывая высокую мужскую фигуру, спокойно шествующую к нашему столу, — сильно изменился. Или я не прав? Лех, что скажешь?

Велихов неспешно следует по широкому проходу с четким намерением присоединиться к нам. Сбитый лоск и обыкновенный, без модельности, мужской костюм, блуждающий уставший взгляд, и жалкое подобие похабненькой улыбки. Что его так потрепало? Что-то или кто-то небожителя с небес на землю элегантно снес! То ли клиент несговорчивый, то ли неоплаченная услуга на долгожданное освобождение, то ли проигрыш резонансного дела, то ли избранная баба киску на облизку не дала? Знаю только, что Морозов, да и Юрочка Шевцов с ним за что-то, теперь, по-видимому, все же за кого-то царапались и до крови терзали сибаритскую гладко выбритую рожу, рвали глотку Грише и выдавливали наглые глаза. Кстати, Гришенька слегка поросячьей щетиной-то зарос. Теперь он больше человек, чем был до этого. Ничего личного, просто про себя все это произнес.

— Мы ведь не ругались с ним, Макс. Если ты, конечно, помнишь? Я это сейчас к тому, что мы с Велиховым по-прежнему уверенные кореша. Без обид! Слышишь, МаксиЗверский? — Лешка дергает хозяина за руку, а у того волей-неволей по скулам крутые желваки начинают свой променад туда-сюда, туда-сюда.

— Макс, Макс, Макс… Спокойно и без драки. Все ведь нормально? Уже ведь разобрались там? — брат участливо заглядывает Зверю в ряху.

— Сука! Он… Он… Она… Не могу во все это поверить. Сон какой-то… Утешает только то, что могло быть все намного хуже, а он все же… Выторговал… Твою мать!