Любовь нам все прощает
Шрифт:
— Пора, по-моему, всем двигаться дальше. Все хорошо. Нормально Ты там как? В порядке? Выдохнул, забыл и улыбнулся. Макс?
— Пучком-пучком, — Зверь стряхивает оторопь и опускает морду.
— Здорово, пацаны, — Григорий приветствует всех нас и четко останавливается возле Морозовского плеча. — Макс! — отпускает персональный реверанс для шеф-повара отменного французского ресторана.
— Привет, — бухтит Зверек и начинает поднимать свои глаза.
Я, сам того не замечая, громко выдыхаю и откидываюсь на спинку стула.
— Бля, сейчас ведь реально отвело и отпустило, —
Они втроем одновременно, не сговариваясь, поворачиваются рылами ко мне.
— Сергей! — Смирняга шепчет. — Заткнись. Ей-богу… Твой юмор…
— Знаю-знаю. У меня, по-видимому, долгожданный приход, вот я долбаными шуточками психую, а ты хотел, чтобы я тут по-ковбойски по рожам посетителям лупил? Что вообще такого? Велихов, паркуйся рядом. Гришаня, сокол ясный, добрый день, — протягиваю руку и привстаю, словно свое место для посадки этому засранцу предлагаю. — Как дела? Давно не виделись. Что расскажешь, над чем поржать предложишь?
— Как она? — Зверь тихо рявкает — я резко замолкаю.
— Все нормально, — затыкается, как будто поправляет свой ответ. — У нас все нормально, Макс. Спасибо, что спросил.
Та-а-а-к! По-моему, мне отсюда на хрен пора линять. Женя-Женя, почему же ты не пишешь? Пока братва ведет высоко интеллектуальную беседу, а Зверь с Гришаней изображают двух пафосно надутых мудаков, я в красках представляю, как надену чике на нужный пальчик маленькое колечко, как прижму к себе и скрою тело от праздных зрителей, как прикоснусь к немного выпирающему животику и прошепчу…
— У тебя там кто-то ноет, СМС? Нудит и стонет, словно утке перья с корнем вырывают. Ты над кем там издеваешься? Что за звук? Умирающий тифозный птенец?
— М?
— Это твоя дама сердца? — брат шепчет в ухо. — Чего замер, Серж, ответь. Видишь, тут семейные разборки поутихли, вроде как наступил долгожданный мир, сейчас еще Юрок подкатит и все будет просто зашибись.
Поднимаюсь и выхожу из-за стола.
— Женя? — на вибровызов отвечаю.
— Я все, Сергей. Когда тебя ждать?
Наверное, сейчас, малыш.
— Через десять минут подъеду.
Устал в компании себе подобных просиживать штаны и слушать пацанячий идиотский смех. Мне бы прислониться к Женьке, губами прикоснуться к мочке ее уха и просто посидеть с чикой в абсолютной тишине, без единого будоражащего ушные перепонки звука.
— Пацаны, я вынужден откланяться, — возвращаюсь к смеющейся компании. — Есть еще важные дела. Но, — указываю пальцем на Максима, — тот такой себе кельтский паб на устойчивой повестке дня. Зверь, я точно в деле. Что скажешь, Гриша?
Все быстро замолкают и ждут, что вслух ввернет еще недавний враг и прОклятый изгой.
— Если Макс не против? То…
— Сука, ты, Григорий, — Зверь хмыкает и протягивает адвокату свою ладонь, — но по рукам. Последний раз… Ради нее и нашей дружбы!
Это значит, что тут мир и все прекрасно, скоро будет пир горой? Разве так бывает, чтобы
«Сережа, это твоя тайна? — Разве мало? — Ты все сказал? — Жень, если честно, то я однозначно начинаю волноваться. Ты как-то странно косишь глазом… — Я обдумываю все твои слова. — Кастрировать, оставить только яйца, помиловать или все же голову срубить? — Поцеловать или ударить. Больно! Разодрать тебя до крови! Р-р-р-р! — Иди сюда, кубинская зараза. — Сергей, Сергей, Сергей! Ну же! Перестань… — Что там насчет женитьбы? — Я не женюсь. Ты не невеста, стало быть, не будущая жена, и это точно невозможно. — Переформулирую, если ты позволишь? — Ну-у-у… Будь любезен. — Замуж выйдешь за меня? — Это настоящее предложение? — На колено встать? — Не утруждайся. — Жень… — Это из-за ребенка? — Что? — Ты предлагаешь брак из-за того, что я беременна? — С чего ты взяла? — Не отвечаешь, значит… — Я дразнюсь, чикуита. Злю тебя и не даю расслабить булки. Кстати, о твоем теплом задике… Иди-ка, сладенькая, сюда. — Серый, Серый… — Раздвинь ножки, детка. — Обойдешься! — Раздвигай, кому сказал? — Чего тебе приспичило именно сейчас… Ай-ай-ай! Бо-о-о-о-же! Что это… — … — Сереженька-а-а-а…»…
Знакомая курточка, пушистый и богатый воротник, высокие сапожки на шнуровке и клетчатая теплая юбчонка — стоит, как воробей, на выходе из женской клиники и неторопливо, в определенном ритме, перекладывает сумочку из одной руки в другую. Дергающаяся шапка, раскачивающийся бубон и яркий на смуглой кожице румянец — чика-чика, да чего ж ты хороша, беременная ты моя кубинка.
Плавно торможу и открываю дверь.
— Привет, — подмигиваю и протягиваю ей руку.
— Привет! — она забирается в салон и направляется холодными губами за поцелуем в мою щеку, а я выкручиваюсь, обманываю ее намерения и прислоняюсь к ней. — И-и-и, Сергей!
Удобнее перехватываю, сжимаю и, раскрыв пошире рот, стараюсь Женьке до самых гланд языком достать. Она стонет и упирается руками мне в плечи. Теряет шапку, перчатки и странно разъезжается ногами по полу. Терзаю и пытаю девочку собой. Взбудораженный герой!
— Боже-Боже, — задушенно хрипит. — Ты что?
— Соскучился, — облизываю свои губы и еще тянусь за допингом, — иди ко мне. Плохо без тебя.
— Поехали, — оглядывается и утыкается задом в боковую дверь, — поехали, поехали. — У-и-и! — пищит и затыкается от нового глубокого поцелуя с чмоком в губы.
Сладкая, медовая, воздушная… Что это такое? Бальзам, блеск, гигиеническая помада или это ее природный вкус?
— Отпусти! — кое-как освобождает рот, в то время как я нагло перехожу на не до конца укрытую махровым шарфом шею. — М-м-м! Нас ведь ждут и потом… Общественное место! Смирнов!
— Я слушаю, чикуита.
— Не трогай.
Ага-ага! Сейчас! Так и разбежался!
— Как ты себя чувствуешь?
— Поехали скорее.
— Готова сдаться с потрохами, чика?
— Что-что?