Любовь нам все прощает
Шрифт:
«Антон — крестник моих родителей, Женя. Он сын их лучшей подруги детства Кати… Тоха Петров… — Муж называл меня Тохой, Женя! — Господи! Они, видимо, назвали своего сына… В честь нее?».
— … Моя девичья фамилия Прокофьева. А это шутливое прозвище закрепилось еще с моих четырнадцати лет. Мальчишки, мальчишки… Макс Смирнов, упертый баран, очень гордый, неприступный… Он такой ревнивый и злопамятный, Женя, — она легко щипает меня за талию и отступает назад. — Какой у тебя срок, девочка, если не секрет?
Тонкая игра! Как по нотам раскатывает пойманную жертву на ненужную откровенность. Перескакивает с одной темы на другую и не дает сгруппироваться и сосредоточиться. Что ей надо от меня?
— Восемнадцать недель, — тихо отвечаю.
— Я так рада, Женя. Не могу двух слов связать, если честно. Ты и Сережа… А что с полом? Знаете уже, кого ждете или…
— Я не хочу узнавать. Мне достаточно того, что он здоровенький, там, внутри меня, находится один, не голодает —
— Вы, — с упреком, что ли, исправляет, — вы узнаете, вы с сыном, с Сережей, узнаете… Не надо…
Не отрицаю! Я точно нет! А вот, что скажет он, когда вдруг, в какой-нибудь щекотливой ситуации, ему придется чего-нибудь лишнего случайно не сболтнуть? Есть ли вообще эти «мы» после его дебильной лжи? Не пожелает ли он и меня отправить на тест с одной-единственной целью установить истинность его внезапно состоявшегося отцовства. Господи! Какую чушь я сейчас несу!
— Как угодно.
— Женя, — спокойно говорит и так же мягко, доберманьим шагом, на одних подушечках пальцев, подкрадывается ко мне, — это ведь и его ребенок. Да? Ты согласна со мной? Ты ведь не поступишь, вернее, скорее наоборот… А что с… Извини, если лезу не в свое дело. Вы собираетесь? — она заламывает руки и задним ходом почему-то стремительно вдруг начинает отступать — Смирнова лебезит, заискивает передо мной сейчас? Пошло и противно. — Сергей… Как это правильно спросить? Господи! Кошмар какой-то. Ничего не соображаю. С тобой трудно, — усмехается, — извини меня…
Она пытается спросить о свадьбе, кажется? Сделал ли ее сын мне предложение? Поступил ли, как мужчина, или… Струсил, сдрейфил и убежал от неотвратно накатывающей ответственности.
Неспешно, словно под гипнозом, поднимаю ту самую руку и сквозь накатывающие слезы рассматриваю маленькое колечко, которое он настырно и со злостью напяливал мне на безымянный палец в своей машине, когда мы будто бы «молчали» за закрытыми дверями и пытались не разрушить то, что с колоссальным трудом вот только-только возвели.
«Хочу тебе напомнить, что несколько минут назад ты согласилась стать моей женой, выйти за меня замуж и смириться с моими грехами. Да, Женя, их до хрена! Чего уж тут! Опять я вру. Их просто херова куча. Я, я, я… Грешил! Не отрицаю. Хочешь, отлупи меня, ударь прямо сейчас… Я не стану сопротивляться. Ты права! Я уебище! Чмо! Кобель! Скотина! Мерзавец! Ну, кто еще? Помоги мне. Что-то с выдумкой, блядь, проблемы! — Не ругайся. Это грубо. — Извини. Забыл-забыл. Не подхожу, да? Грубый? Циничный матерщинник? Я… Такой, как есть! Женя, надевай кольцо! — На нас смотрят твои родители. Антонина Николаевна… Что с ней? — Это тоже я, Женя! Я! Я! Мучаю свою мать. Сволочь адская. Видишь, лишил их друзей, чуть заблудшего внучка у злопамятной Катеньки не отобрал. Сука я! Да чтоб вас всех! Что не так? Я его столько лет за каким-то хером содержал и затыкал бумажками эту дрянь! Что смотришь? Платил, платил, платил… Немало! И надо будет, если это тебе поможет успокоиться, я отстегну Фильченко еще. Я заплачу Петровым за их любезно отозванное заявление, абсолютно неуместное тогда. ВЕДЬ Я АНТОНА НЕ УБИВАЛ! Не это ли ты мне пыталась в мозг впаять? Твои слова? — Это сейчас тут при чем? — Да чтоб тебя! Ты моя жена! Жена! Запомни это. Ну? Ну? Бей меня. Отец тебе поможет. — Он бил тебя? — Ни разу, никого из нас, ни меня, ни брата! Это тяжкий грех поднять руку на сынков. Лучше бы избил до полусмерти или на хрен отдубасил своими огромными костылями. Отец всегда молчал. Молчал, присматривался, прислушивался, а тогда… Он, видимо, мне вообще не доверял. — Выпусти меня, пожалуйста. Или давай уедем. Неудобно. — Надень его на палец, кому сказал. — Сергей… — Не нравится? Значит, завтра купим другое. Выберешь сама. Не вижу в этом никаких проблем… — Зачем ты соврал? — Надень чертово кольцо, Женя. — Ты кричишь? — Ты путаешь, чика. Я шепчу, шепчу, шепчу… Не могу больше. Устал! — На кричащий звук похоже. — Кольцо!!! — Отпусти мою руку. Ты ломаешь мне запястье. — Нет! Ты не передумаешь из-за этого, из-за этой, из-за всего. Мы столько перенесли. Я заслужил прощение. Заслужил! Оно мое! Твой аванс! — Его, как и любовь, заслужить нельзя. Это нонсенс. — Надень, сказал, и не читай тут проповеди! Надевай, надевай, надевай…».
Одной рукой, сведя мои ладони вместе, он крепко держал меня за запястья, пока я выкручивалась и шипела об истинности правды, о важности доверия между двумя близкими людьми, а второй рукой Сергей пытался натянуть тоненькую полосочку обжигающего металла с радугой, играющей на драгоценных гранях, выстроенных в ряд на гладкой поверхности ободка, идеально опоясывающего мой тонкий палец.
— Он сделал предложение, а я приняла. Мы поженимся, Антонина Николаевна.
Только вот, когда?
Смирнова громко выдыхает и снова начинает на меня идти, в два раза увеличив скорость приближения.
— Замечательно. Поздравляю, Женя, поздравляю. Очень рада за вас.
— Спасибо.
Мать раскрывает руки и опять пытается меня обнять. Ну что поделать? Разрешаю.
— Женя, пожалуйста, ты можешь мне довериться, — шепчет в ухо. —
— Да, — губами еле-еле шевелю.
— Что произошло? Расскажи и всем сразу полегчает. Прошу тебя.
«Ты спал с ней? — Всего один раз, после гибели Антона. — А зачем, Сережа? Как ты на это согласился, как вообще смог? Она ведь оболгала тебя, фактически на весь этот непрекращающийся ужас обрекла. — Нет-нет. Катя не была такой. — Теперь ты защищаешь эту женщину? — Нет. Просто в тот момент я тоже был виноват. — То есть? — Был страшно пьян, Жень, а она, красивая и тогда желанная, приперлась к взбудораженному мужику, которому светил противный срок в колонии общего режима. — Ты наказал ее, переспав? — Понимай, как хочешь. Но я ни в чем себе не отказал. Наверное, полагал, что раз меня такой сволочью считают, то почему бы ей в самом деле не стать? — Ты подстраиваешься под мнения людей, Сережа? Хочешь угодить, стать кротким, послушным, безотказным. Так заводишь любимых и друзей? Тебе сказали, а ты под козырек? На это вас в этом институте аттестуют? Но твой отец совершенно не такой. А ты? Например, я урод! Так почему бы не раскроить себе лицо? Я кобель! Пожалуй, перетрахаю всех соглашающихся на это баб? Я убийца! Почему бы… — Наверное. Но после всего, что между нами в той кровати произошло, я стал обвинять ее в том, что именно она соблазнила, предложила… Я выгнал ее, предварительно грубо обозвав… Опустил… Наверное, сделал из женщины мегеру. Мы жутко поругались. Кажется, о таком говорят — вырывали с корнем волосы, словами уничтожали, вспоминали все, что было и чему уже не суждено было случиться. Вот так друг „рассорил“ нас. — Все так, но… Ты ведь взял ее! — Жень… — Помнишь, про „всегда виноваты оба“. Так ты мне совсем недавно говорил? — Не знаю, что сказать, чика. — И не надо. Что было, то прошло! — Спасибо… — Почему сейчас ты врешь, Сережа? Ты сказал, что никогда не был с ней. Я поверила и успокоилась, а оказывается… — Хотел соответствовать тому образу, который ты, возможно, уже нарисовала себе. Положительный, хороший… — Соответствовать? — Ну, чтобы заслужить тебя. — Ты плохо слушал, Сергей. Наверное, я некорректно донесла. — Помню-помню, что „любовь не заслуживают“, но, Женька, ты ведь чистая, добропорядочная, справедливая… Девственная! А я… — Очень устала. Поедем домой. — Наверное, не стоит. Надо выйти и поддержать мать. Видимо, Катя оказалась еще той стервой… — Сергей, она потеряла своего единственного ребенка. Он навсегда ушел. Понимаешь? Не вернется. Но она, как мать, не перестанет ждать. Как ты можешь? — Не выводи мне тут пробивающие на жалость нотации, чика. Мы ей внука соорудили. — Считаешь, что так откупился? — Мать заслужила, чтобы ее любимая подруга вышла и хотя бы выжала из себя скупое „спасибо“. — Ты не прав, Сергей! Мне очень жаль… — Обойдусь. Надень кольцо и не смей его снимать, Евгения. Мы поженимся и ничто… — Не уверена… — Я уверен! Попробуй только отказать. — Угрожаешь? — Предупреждаю, Женька. Не отпущу тебя. Никогда. Никогда… — Это мания? Психическое заболевание? — ДА! А Я МАНЬЯК!».
— Все хорошо, Антонина Николаевна. Ничего не произошло, — слабо улыбаюсь и посматриваю на закрытую дверь. — Мы просто, видимо, не ожидали, что у вас в гостях будут эти люди.
— Это встреча на нейтральной полосе, Женя. Так произошло, тут ничего не поделать. Но я очень рада за бывшую подругу, что у нее такой прекрасный уже взрослый внучок. Есть небольшая схожесть с крестником, даже в разговоре. Надеюсь, что ее сердечко успокоится и она вернется к мужу, в свою семью, к этому ребенку. Мальчишка просто прелесть… Я очень люблю детей, Евгения. А внуки — это всегда лакомая конфетка для «Смирновой». Запомни, девочка. Здесь, в этом доме всегда царит любовь к детишкам, кто бы что бы о непростых характерах «Тони и Максима» не говорил. Все это наше уверенное продолжение со Смирным… Господи! Это наша с ним любовь копируется сначала в сыновьях, а затем в малышках… Кто же, кто же у тебя? Ты кого хочешь, а кого Сергей? О ком мечтаешь, что себе представляешь?
— Он хочет сына, — на автомате отвечаю.
— А ты?
— Девочку, наверное.
Назло Сереже? Нет-нет. Просто все эти наряды, прически, украшения, разговоры по душам… С девочкой намного проще. Как Сергей все время повторяет:
«А что на это все сказала бы твоя/моя мать?».
— Я хотела бы…
— Да-да? — она берет меня за руку и прикасается к кольцу на моем принудительно закованном пальце. — Это ведь Сережа?
Не отвечаю, но несколько раз моргнув и скинув слезы, все ей без слов убедительно подтверждаю.
— Очень тонкое, Женечка, как и твоя рука. Тебе идет.
— Спасибо, — бережно вытягиваю пальцы, а затем вдруг перехватываю инициативу и зажимаю ее ладонь в своей руке. — Могу кое-что у Вас спросить?
— Безусловно. Слушаю тебя…
«Как закрыли твое дело, Сережа? — У-у-у… — Ты все еще под следствием? Ответь на этот вопрос. Не виляй! Я хотела бы знать. Какие еще сюрпризы ожидают нас? — Они забрали заявление. — То есть? Совсем? — Да. Наверное, пришли и сказали, что погорячились. — Это шутка? После того, что ты мне рассказал? Такие мероприятия, издевательства, эмоциональные пытки и унижения… — Откуда мне знать, в каких объяснениях они там рассыпались, чикуита? Мне сообщили, что дело прекращено. Все! По этому случаю я тоже, как водится, нажрался. Что ты смотришь? Я был совершеннолетний. Хватит меня осуждать! Противно…».