Любовь нам все прощает
Шрифт:
— Спасибо, — шепчу. — Спасибо. Теперь я? Ты позволишь?
— Не надо. Не надо, — он сглатывает, а я определенно чувствую, как сильно дергается его кадык, и тихо произносит. — Иди, пожалуйста, в кровать… Я туда немного позже подойду.
— А спину? — скулю, не оставляя свои попытки разбудить его и так недремлющее либидо. — Помой, пожалуйста. У?
— Хорошо, — выдыхает и утыкается лбом в мою лопаточную часть.
Да уж! Он, наверное, издевается сейчас? Сережа — чересчур старательный исполнитель. И да, действительно… Весьма заботливо, как для мужчины, вымывает меня. Была бы его воля, он бы по-кошачьи вылизал свою неожиданную искусительницу. Но у него сегодня вынужденное плотское воздержание. Так сам себя за свою же ложь наказал?
—
Выгоняет? Чего я тут тогда так унижаюсь перед ним?
Поднимаюсь, но все же не спешу переступать край ванны. Не оборачиваясь, спокойно, скрывая слезы в голосе, произношу:
— Ты кругом напортачил, а злость на мне сейчас сгоняешь?
— Что? — шепчет. — Что? Что?
— Что слышал… — со злостью добавляю. — Идиот.
— Женя, а ну-ка повернись ко мне. Будь добра, сделай одолжение, чикуита.
— Зачем? Ты ведь все равно не смотришь мне в глаза. Я в чем виновата? Что ты трахал баб направо и налево, пока не встретил задуренную меня? Что у тебя проблемы с языком, с мозгами, с совестью… Кто? Кто, скажи, пожалуйста, просил тебя врать? Что ты хочешь, а? Вот твое кольцо! Вот! Смотри-смотри-смотри! Ты его помыл, видишь, как сверкает? — на последней фразе все же поворачиваюсь к нему лицом. — Я выйду замуж за тебя, но если это будет так… То я не хочу… Не выдержу… Не прощу. Любовь не все прощает… Это точно ерунда.
— Так не будет, детка. Не будет! Я обещаю.
— Поклянись!
Боже мой, какую чушь сейчас несу! Требую у отъявленного лжеца какую-то смешную клятву, которую он наверняка не сдержит. По-моему, я с ним поехала умом.
— Клянусь, клянусь, клянусь. Так не будет! Никогда!
— Не спи здесь. Помни, что я не умею плавать, спасение на водах, даже в ванной, точно не для меня.
С последними словами, гордо вздернув подбородок, абсолютно голая и мокрая смешно чешу в нашу комнату. Что за вечер? Что за предстоящая ночь? Не то, чтобы я в чем-то непристойном нуждаюсь, но у меня, видимо, есть неслабый гормональный сдвиг, а Смирнов меня эмоционально довел, а при водных процедурах случайно трогал там, где мне чересчур приятно. Я бы позволила ему… Сама не знаю, что! Но много! Точно! А потом… Ух, я бы ему задала! Вцепилась бы в его волнистые волосы, потом в глаза, царапала бы грудь, плечи, спину… Я бы… Я бы…
Господи! Как я хочу спать… Сейчас, кажется, умру…
Который час? Глубокая ночь, раннее утро, полярный день? Одна, что ли, не пойму? Перекатываюсь по огромной кровати, подбираюсь к тумбочке, на которой салатовый неяркий свет электронных часов возвещает о том, что по всем солнечным показателям сейчас стойкий и уверенный час ночи, но в кровати я очень одинока, веретеном вращаюсь и быстро, сильно, растираю себе лицо. Шустро перебираю рукой по холодному нетронутому спальному месту:
— Где же ты, Смирнов?
Не включая свет, натягиваю свой гигантский халат, затем высокие носочки со смешными краснопузыми снегирями, лихо взъерошиваю слипшиеся непросушенные волосы и с широким сладеньким зевком, выползаю из нашей с ним спальной комнаты.
В доме тишина, но где-то определенно кто-то или… Что-то бухтит? Словно радио о каких-то сводках всему миру возвещает. В кухне, как для ночного времени, слишком светло. Так и есть! Именно там все и происходит, кто-то что-то кому-то о чем-то говорит. У него еще и лунатизм ко всем его имеющимся недостаткам? Мужчина — непревзойденный талант, ей-богу. Сережа, ты к тому же полуночник? Так тоже не хочу! Посматривая на свое кольцо, уверенно шаркаю на кухню.
— Я хотел бы попросить руки Вашей дочери, Франциско. — Сережа тихо произносит. — Мария? Ребята? Хосе? Мигель? Ты ведь Мигель, я не ошибся? А ты Анхель?
Что-что? Что вообще происходит?
— Господи! — мать хнычет, а отец, похоже, что-то по-испански, с перепугу видимо, лопочет. — Вы… Ой-ой-ой! Франциско? Ты понимаешь, что Сережа
— Люблишь Эухению?
На «любимом» имени я закатываю глаза и бью рукой о дверной косяк:
«Да чтоб его!».
— Да, — Сергей, похоже, улыбается и тут же добавляет. — Я не могу без нее. Помогите мне, ребята…
— У типя… Там… Серша, Серша… Эухения!
Подкравшись по-кошачьи к согбенной мужской спине, равняюсь с его плечом и наклоняюсь к уху:
— А меня о помощи не хочешь попросить, Смирнов?
Глава 27
— Как настроение, Серый? Что там по ощущениям? Паника или предвкушение? Нервничаешь или спокоен, как слоняра, а? Прояви уже себя!
Ну-у-у, у меня все еще намного проще! Я бы сказал, слишком прозаично! Высота или глубина? Упасть, разбиться, превратиться в человеческую бледно розовую кашицу или… Утопиться так, чтобы и тела не нашли — уйти, так сказать, в бездну, под земную корочку органической массой просочиться? Все одинаково, от всего этого дерьма кровь в моих жилах стынет так, что внутренности выворачиваются, а сам я мехом внутрь становлюсь — гладкий и аморфный чудо-зайчик. Да хрен его поймет! Завтра я наконец-таки женюсь на своей Евгении, поэтому, если честно, не знаю, что в данную минуту ответить настроенному на дебильные подмигивания бате. Когда увижу слегка неповоротливую чику в статусе своей законной жены, тогда и разовью события на полную катушку. Думаю, что дыхание собью и оно точняком в пол уйдет, а вот со зрением возможны всего лишь незначительные проблемы, но все увидим позже, где-то в два-три часа дня, а пока:
— Задай этот вопрос завтра, пап. У нас тут как бы игра. Не отвлекай меня.
— Тебе с мыслями надо собраться, что ли? Неужели нечего сказать? Ты что, типа истощился? Дамы и господа, тогда «ура, ура, ура-а-а»! Мой сын задумался над таким высоким чувством. В этом, что ли, были все твои проблемы поиска смысла жизни? Ты свою Женечку искал? — он ухмыляется, стряхивает пепел своей сигареты и тут же ловит мой весьма красноречивый взгляд. — Все-все, я понял. Твой удар, Сергей. Давай, пора с этим кончать. Если честно, то и заткнуть желудочные песни чем-нибудь уже охота. Где там обещанное мясо, рыба… Сиско решил нас тут измором взять? Ой, пардон, пардон. Уморить здесь он решил только тебя. Тесть проверяет своего будущего зятя на выносливость. Хочешь мой отеческий совет, пока не стало слишком поздно? Так, это был не вопрос, поэтому… Завтра не спускай с нее, со своей Жени, глаз. Следи за каждым женским поворотом, наклоном головы, за, казалось бы, несущественным движением, за ее улыбкой, за тем, как она поправит какой-нибудь предмет своей одежды… Все важно, Серый! Она тебе будет подсказки выдавать, а ты…
— Мы с ней что, завтра тут ребусы будем решать? Кроссворды на скорость или долбаные шарады, головоломки? Или змейки собирать? Расписались, отобедали, посмеялись и разбежались по норам, по домам. Хочу с женой остаться наедине. Сам!
— Да-а-а! Мой сын, ха-ха, неисправим. Ты вроде бы не циник, Серж, а всю романтику к херам сбиваешь. Напрочь! Раз и наповал. И вот я грубо выражаюсь, ты все сводишь к каким-то алгоритмам, лупцуешь нас своим скептицизмом и даже, прости, пожалуйста, блядской приземленностью. Добавь в завтрашнее событие чуточку романтизма. Смирняга, поддержи отца!
— Да-да, батя, ты, несомненно, прав.
Этого еще только не хватало! Смирняга? Смирняга! Смирняга? А он что, твою мать… Самый романтический мужлан? Что скажет его «сокамерница»? Я бы с удовольствием послушал ХельСми, той, точняком, было бы что нам порассказать. Чего этим двоим тут не молчится? Раздражают эти два козла!
— Ты не мог бы, Леха, рот прикрыть? — шиплю сквозь зубы.
— Мог бы, мог бы, но, — ярко лыбится, — не хочу, братишка, не хочу. Настроение сегодня чересчур игривое. Но ты все-таки закончи эту партию и пойдем-ка жрать. Там я рот, как по твоему заказу, чем-нибудь съедобным и заткну.