Любовь нам все прощает
Шрифт:
«Он ведь умер? — Свободный полет с такой высоты не оставляет шансов на спасение. Зачем спрашиваете, если все и так понятно? — Возможно, при падении он зацепился за козырек, вдруг кроны деревьев смягчили удар и вызвали амортизирующий эффект. — Он погиб. Двенадцатый этаж, молодой человек! Думаю, что парень умер в районе седьмого. Сердце не выдержало перегрузок. — Он ведь не чувствовал боли? — Фамилия пострадавшего? Вы можете его опознать? Девушка? — Да, конечно! — Итак? — Антон Петров, двадцать пять лет, мой жених. — А Ваша фамилия, молодой человек? — Сергей Смирнов, двадцать один год! — Вы были знакомы с погибшим? — Мы… Как бы это сказать, почти родственники! — То
Отец! Отец! Отец… Не вижу, но знаю, что он уже вошел в комнату — чувствую родной знакомый с детства запах, слышу его спокойное дыхание и спиной воспринимаю испепеляющий вдумчивый взгляд.
— Сережа? — мама шепчет и, по-моему, тихонько всхлипывает. — Сереженька. Максим, скажи хоть что-нибудь. Сережа здесь — замечательно же? А что тут происходит? Алексей?
— Силеза, — племянница подскакивает ко мне и возле колен сильно-сильно обнимает, — ты к нам в глости плисол? Холосо! Холосо! Смесно! Зених мой, зених плисол!
Моя вымышленная фиктивная «наивная» невеста — моя родная любимая племяшка… Такая вот «смесная игла»! Сейчас, по-видимому, что-то пострашнее несбыточной женитьбы состоится! Твою мать…
*sweetie (пер. с англ.) — сладенький, милый.
*to be continued (пер. с англ.) — продолжение следует.
Глава 2
— Хорошо, — отец громко выдыхает и стряхивает пепел сигареты в жестяную банку. — Я все понял. Ты, видимо, не настроен на задушевную беседу — насупил брови, стал в оборонительную стойку, включил отъявленного мудака. Как обычно, сын? Кругом враги, а я один в поле жалкий воин? Твою мать, Сергей!
Да с чего он взял? С того, что я стою, как вкопанный, и молчу всего лишь минут сорок? Так мне просто нечего сказать и двигаться по площади нет особого желания! Или мне стоит начинать оправдываться? Да вроде ни в чем не виноват. Скулить о помощи? Все движется к тому, что ее и огромное сочувствие в полном объеме получу и так. Мама подхватила Свята, нежно обняла ХельСми за талию и под грозный рык Смирняги куда-то увела — надеюсь, что на «грудную кухню». По крайней мере в тот ответственный для нас со Святом момент у Лешки слишком ярко сверкали наглые глаза.
— Хорошо-хорошо. Серега, выдыхай. Вольно! Как пацаненка-то зовут? Имя есть у голодающего засранца?
Я быстро оглядываюсь на Леху, который стоит в кухонном проеме, с четким намерением прикрыть наш внезапный отход в случае непредвиденных обстоятельств, и будто бы в действительном незнании пожимаю плечами.
— Он не мой сын…
— Я ведь не это спросил, Сергей, а значит, и не такой ответ рассчитывал
— Отец!
— Имя-то хоть знаешь, боец? — батя криво улыбается. — Или главное, что не горшком назвала и на том, как говорится, «сердечное спасибо»? Сука, что-то я задолбался за неполный майский день. На службе так не грузился, как на Смирновской гражданке.
— В записке было сказано…
— Дамы и господа, внимание! Оказывается, была еще и записка? — отец удивленно поднимает бровь и вместе с этим прищуривает один глаз — сигаретный дым, похоже, разъедает слизистую оболочку. — Занимательно. Весьма! Вот это я понимаю «О времена — о нравы!». Ну, хорошо. А в записке что было указано относительно имени собственного мужественного малыша?
— Святослав, — опускаю голову и в пол шепчу. — Я не его отец. Уверен, что к ребенку не имею никакого отношения…
— Я вот, сынок, не уверен в том, что сам хороший родитель, по крайней мере, пользующийся уважением своих прекрасных, чего душой кривить, сыновей. А ты упорно, практически с пеной у рта, как у бешенного пса, утверждаешь, что точно не конч…
— Да! Я в этом абсолютно уверен! И считаю, что нужно вызвать полицию и разобраться в этой ситуации по закону, — ерепенюсь и пытаюсь что-то доказать старому упертому бар…
— Не сомневаюсь! — отец резко дергается и поднимается со стула — мы с Лешкой тут же отступаем назад. — Проблемы, мальчики? Нервишки не в порядке и всё пошаливают? Что за суматошные движения? — как будто сам с собою разговаривает. — Ей-богу, старость меня дома не застанет, убьет где-то на полпути…
— Пап, — брат кривит издевательскую улыбку и одной рукой почесывает свой затылок. — Я считаю, что Серж все-таки прав насчет следственных мероприятий в установленном порядке соответствующими органами. Это как-то… А вдруг мелкого выкрали у законных родителей, а ему, мол, за ненадобностью подкинули, и вот бьющаяся в истерике чересчур сознательная «яжемать» заявляет о вопиющем происшествии в полицию и там заводится дело по какой-нибудь жутко тяжелейшей статье, например, киднеппинг, или что-то там с целью получения финансовой выгоды или, не дай Бог, конечно, Серый, сексуальные извращения с несовершеннолетними… Блядь, а сколько вообще за такое дают?
Я, как болван, в недоумении пожимаю плечами, а отец, наоборот, сально ухмыляясь, задает провокационный вопрос:
— Ты с какой целью интересуешься, Смирняга? Жизнь чересчур спокойная, кровинушку совсем не будоражит, семья висит, как бремя, а у тебя раскачивается над головой Дамокловым мечом нереализованный подвиг по УК? Других интересов просто не осталось?
— Да нет! Просто мысли вслух. А вдруг? В любом случае, это однозначно уголовная статья. Мальчишка несовершеннолетний, а этот, — кивает на меня, — попал под горячую руку неуравновешенной девчонки с каким-то, вероятно, послеродовым приходом. Так почему бы доблестным органам под белы рученьки его не взять? Пап?
— Ты детективов начитался? — батя резко обрывает старшенького и сразу же разворачивается к нам спиной. — Ваша проблема, сынки, — он замолкает на одно мгновение, а затем, демонстрируя нам всего лишь профиль, спокойно выдает, — зажратость, вседозволенность и откровенная мажористость. Ты, — через плечо оттопыренным большим пальцем, как это ни странно, с точностью указывает на меня, — вообще не несешь никакой ответственности в жизни — все легко и просто. Вот вообще ни за что! Ни за себя, ни за кого-либо, в данном случае, за этого случайного ребенка. Господи! Эта девица действительно дура, недалекая какая-то, раз решилась…