Любовь одна – другой не надо
Шрифт:
— Помни свои заветы, Велихов. Ревнивый человек — ходячее недоразумение. Ущербная ныне живущая тварь, которая не любит и не уважает прежде всего себя!
— Шевцова, какой был в том подтекст?
— Да никакого. Я выбрала первое попавшееся.
— Угу…
«Наташа, Михаил ревнует Сашу — это очевидно! Думаю, что все читательницы меня поддержат. Мы тут немного обсуждали сюжет и почти единогласно пришли к выводу, что Миша, как говорят, первым странником поплыл! Не утверждаю, конечно, что любовь из ревности способна проявляться, но до момента драки у Шелихова был просто эгоистичный подход
«Я все-таки считаю, что Вы сильно ошибаетесь. У ребят есть долг, обязанности по отношению к общему ребенку. Миша порядочен и хорошо воспитан, а Александра… Извините, очень тяжело высказать свою позицию, когда Вы так предубеждены. Вы разговариваете со мной, словно нотации читаете. Вы старше меня, вероятно, поэтому имеете на это право, и все же сейчас в диалоге „Автор-Читатель“ мы не по возрасту, а по статусу равны!».
«Увы! Хочу разочаровать или, наоборот, утешить. Я немного моложе Вас, Наташа! Возможно, мы ровесники…».
«Не уверена! У Вас странно поставлена речь. Вы рассуждаете, словно были в похожей ситуации!».
«В похожей ситуации? История о Вас, Наташа? Читательницы были правы? Автобиографический роман?».
«Есть разница? Я просто сформулировала проблему, обрисовала картину в целом, но совершенно точно не просила никаких советов со стороны, хотя мне их тут накидали, что называется и в декольте, и за воротник!».
«Не стану Вас ни в чем разубеждать или переубеждать, как угодно! Неблагодарное дело! Я не смею Вам ничего рекомендовать и уж тем более навязывать. Будь-то точка зрения или линия поведения. Я просто высказываю свое мнение, и не более того!».
«Вы интересный собеседник… У Вас странный ник и таинственный аватар… Как Вас по-настоящему зовут?».
— Ната, я ведь жду. Ку-ку, Шевцова! — Гриша аккуратно щелкает пальцами перед моим носом. — Какой был план?
Отодвигаю пустую чашку, зачем-то трогаю тарелку, а после, так и не найдя применение столовым приборам, прячу руки между своей задницей и кожаным сидением барного стула.
— Пожалуйста, давай закроем тему. Если ты не хочешь читать, то я, конечно же, не настаиваю.
— Я почти прочел. Прочел до момента, в котором Резцова мечется между желанием остаться в доме своих родителей или прийти к Шелихову.
Прости! Господи… Это же последняя глава! Когда он все успел? И потом, то чертово решение, те метания, тот окончательный вердикт… В романе не представлено объяснение, потому что это трудно мне самой, как автору, принять.
— Почему Саша осталась с Мишей? — он поднимается с насиженного места и мягкой походкой крайне опасного хищника бесшумно приближается ко мне. Велихов стоит, во весь свой рост возвышается над моей согбенной фигурой, стоит и пристально рассматривает меня, сжавшуюся в хлипкий комочек из плоти и трусливой крови низменную дрянь. — Ната, ответь, пожалуйста, почему ты осталась у меня? Почему выбрала жизнь со мной и предпочла меня своим родителям? Ты ведь не рассчитывала на то, что
— У меня осталась копия, — шепчу. — Если ты хотел бы…
— Пф! Как низко опустила ты меня, Шевцова! И как оболгала при этом саму себя! Простой вопрос, Ната! Я рассчитывал на простой ответ, — поворачивается спиной ко мне и вполоборота продолжает, — что-нибудь из разряда «у нас получится», «давай попробуем» или…
— Мне кажется, что я тебя люблю, — со слезами на глазах обращаюсь к грустной мужской спине.
Ему, похоже, плохо! Я достала Велихова! Достала его своей неуверенностью, своей задуренностью, может быть, надменностью и эгоизмом. Я так и не смогла признаться в книге, что…
— Я тебя люблю. Гриша, пожалуйста… — отталкиваюсь ногами от станины, скриплю металлическими ножками по каменному полу, спрыгиваю и утыкаюсь лбом в мужской хребет. — Послушай…
— Любишь? — Велихов не поворачивается. Похоже, мне не верит. Нет проблем — прекрасно понимаю. Самой такое тяжело перенести и уложить в задуренной метаниями голове.
«Готовы ответить, Наташа?».
«Мне смешно, ей-богу! Вы чрезвычайно настойчивы и упрямы!».
«Муж говорит, что я толстокожая и очень гордая. Мол, пока добивался, чуть к Господу не отошел. А если бы отошел, то стало бы я слезы лить за ним?».
«Ваш муж — абьюзер? Манипулятор? Ставит Вам условия? Он принудил Вас?».
«Наташа, Вы чего! Абсолютный вымысел все, что Вы тут сейчас нагородили. Мой муж — великолепный человек и чудесный семьянин. У нас двое деток! Мы счастливо женаты. Никакого принуждения, лишь мягкое внушение и приручение. Жаль, что Вы сейчас не слышите, каким наигранным баском я это говорю. Он помог мне воскреснуть и начать все с чистого листа! Я разочаровалась в отношениях, милый Автор!».
«Я бестактна! Прошу прощения, но мне хотелось бы знать, если Вы не возражаете что-нибудь о себе рассказать!».
«Зачем?».
«Прошу прощения. Не берите в голову. Давайте переключимся и поговорим о том, почему Вы упорствуете в том, что Шелихов плюс Резцова — да здравствует любовь! Вы ведь помните историю Александры?».
«До Вашего вопроса я считала, что — вполне! Теперь задумалась!».
«Первый брак! Огромное чувство! Бездетность пары! Насильное лечение! Психическая нестабильность…».
«Вы не дописали?».
«Прошу прощения, рука сорвалась! Александра любила мужа, она доверилась любимому человеку, а он ее предал, более того, глумился над состоянием, а на финал, пытался ее деньгами „замолчать“!».
«Все так! Я думала, что что-то упустила. Так, почему Вы считаете, Наташа, что Александра не сможет полюбить другого, того, кто ее, практически, из жизненной трясины спас?».
«Я не считаю, просто… Извините, не могу сориентироваться в скором ответе… Не знаю, если честно, какие слова нужно подобрать!».