Любовь одна – другой не надо
Шрифт:
— Привет! Это кто? — осторожно встряхиваю задремавшую собачонку.
Гриша пожимает плечами и спокойным голосом с небольшой усмешкой говорит:
— Если честно, я не знаю, Ната.
— То есть? — распахиваю от удивления глаза. — Это же не сон?
— Нет-нет, конечно. Щенок стопроцентно настоящий, — отталкивается от двери, расслабляет руки и неспешно направляется к нам. — Привет, милая! — уперевшись двумя ладонями в матрас, фиксируя между ними мое тело, быстро прикасается своими губами к моим приоткрытым в изумлении губам. — Привет, Черепашка! — поцелуем трогает скулу, затем мягко переходит
— Гриш, — отстраняюсь и вжимаюсь телом в изголовье, — что происходит?
— Ничего, абсолютно ничего, — улыбается. — Пора вставать? Или у тебя работа? — кивает на открытый ультрабук.
— Велихов, — тихонечко рычу, — не издевайся!
— И в мыслях не было, Шевцова. Просто так спросил. Заметил заряженный и взведенный гаджет, весьма заинтересованный взгляд щенка, да твои зардевшиеся, видимо, от страсти щеки. Пишешь пикантный момент, видимо? На какой мы стадии? Я уже раздел тебя, вошел, а внутри потрогал? — похотливо подмигивает. — Полизал? Мне, кстати, нравится, как ты описываешь сам половой акт? Долго, четко, правильно — по установленному протоколу. Я чувствую себя отчаянным изголодавшимся героем-любовником. Теперь вот даже стал лучше понимать такое странное словосочетание. Так что там? Я поцеловал тебя, втянул соски?
— Нет, нет, нет. Перестань! — отрезаю.
— Старею-старею. Раньше все-таки проворнее был — закидывал на спину и не стеснялся!
— Откуда щенок? — слежу за тем, как он обходит кровать, как настилает покрывало сверху постельного белья, как слегка подтягивает домашние штаны и запрыгивает, пружиня матрас и волнообразно раскачивая нас.
— Твой отец вчера привез. Очень поздно. Темной-темной ночью, я не стал тебя беспокоить. Пока ты спала, я тепло и быстро встретил спящую поздно прибывшую шерстяную гостью. Юрий Николаевич сказал, что она не приспособлена к дворовому содержанию, только аристократический домашний уют — своя подстилка, лежанка или вот, пожалуйста, наша с тобою кровать, — мягко дергает за нервно вздрагивающее собачье ухо.
— А как ее зовут? — поворачиваю к нему голову, вглядываясь в улыбающиеся голубые глаза. — Имя есть?
— Я не придумал. Ничего толкового в голову вообще не лезет. Нет опыта в этом деле. По детству не было домашних животных, а друзья, так уж исторически сложилось, вливались в дворовую компанию с уже предложенными их родителями именами. Пока наш Петя подрастет и соизволит высказаться, собака сильно возмужает. Поэтому, мне кажется, что право выбрать кличку мы переложим на, — подкатывает глаза, замирает, затем прищуривается и вместе с теплым воздухом в лицо мне выдыхает, — тебя!
— Не знаю! — дергаю плечами. — Это очень неожиданно. Без подготовки…
— Нат, напрягись. А то мне неудобно к волосатой даме обращаться «эй ты, куда пошла!».
Всматриваюсь в кожаный рифленый нос, в сощуренные сладкой негой глазки, проглаживаю пальцем шелковые ушки, прищипывая хрящевые кончики. Зачем-то наклоняюсь ближе, дую в песью морду, при этом внимательно слежу за шевелящимися от незначительных порывов выдыхаемого мною воздуха плотными и достаточно длинными бровями и усами.
—
— Чего-чего?
— Лючия! — еще раз и уже немного громче повторяю.
— Святая ЛючИя? — Велихов, откидываясь головой на стену, усмехается. — Са-а-а-нта-а-а-а Лю-у-чи-и-и-я, Санта-а-а-а-а Лючи-и-и-и-и-Я! — издевательским фальцетом напевает. — Она из Австралия, Ната! Ей бы стать Альмой, Пальмой, Брайди, Джоди или Клэрис на худой конец.
Нет! Я выбрала имя! Никаких дебильных кличек. Только Лючия!
— Ударение на первый слог, Гриша! ЛЮчия! — с серьезным видом исправляю. — Лючи, Лючи, Лючи! — шепотом малышку подзываю.
— Как пожелаешь! — соглашаясь, губами прикасается к моей шее, а затем к ближайшему плечу.
— Ты сегодня дома? — уточняю. — Сегодня будешь с нами?
— Думаю, что на первых порах, пока ты здесь не обживешься, моя помощь тебе с сынишкой, да и с этой волосатой мордой, не помешает. Ната, я ведь все правильно понял? Ты остаешься навсегда…
— Да-да, конечно, — ладонью прислоняюсь к слегка заросшей мужской щеке. — Остаюсь! Я хочу быть с тобой, Гриша! Прошу, поверь… Если ты не возражаешь?
— НЕТ!
«Мне следует представиться, Наташа? Хорошо! Для всех присутствующих в этом чате я Джим Хокинс! Мне в два раза больше, чем двадцать лет! Как выяснилось, я „не замужем“ — об этом раньше Аде по секрету выболтал!».
«Девочки, я так и знала, наш языкатый товарищ — забугорный иностранец! Он „не замужем“!!! Ха-ха! Господи! Надо говорить „не женат“, малыш!».
«Все с мальчиком понятно! Видели сообщение от Автора? Сегодня наконец-то будет продолжение! Ура! Ура! Ура!».
«Нет, кнопочки! Это творческий псевдоним и для пользы дела! Не обольщайтесь! Наташа, я удовлетворил Ваш интерес? Теперь могу остаться? Или выгоняете?»…
Джим Хокинс! Это же «Остров Сокровищ»! Мальчишка, сын Сары Хокинс, владеющей гостиницей «Адмирал Бенбоу»! По-моему, это — Роберт Льюис Стивенсон! Нет-нет! Этого просто не может быть! Это же…
Он что-то печатает на своем ультрабуке, пока я кормлю Петра. Сын проснулся ровно через полчаса от приобретения щенком своего смешного имени, которое Гриша уже знатно переврал.
— Люси! — Велихов отрывается от того, что изучает в буке, и обращается к собаке, внимательно разглядывающей таинство кормления маленького ребенка. — Люси! Люси! Люси!
— ЛЮчия, Гриш. Не надо портить имя. Лючи, Лючи…
— Люся! Я буду звать ее Люсенька! Так мне привычнее! — издевательски оскаливается. — Будем говорить на русском, Натали.
— Ты обалдел? — вздрагиваю от неожиданности, сильно дергаюсь, сын недовольно квохчет и выпускает с трудом пойманный сосок. — Прости, прости меня, сынок! — пытаюсь исправить нехорошую ситуацию. Вытираю подтекающее молоко пеленкой, смахиваю капли, оставшиеся на губах, и еще разок направляю грудь к носику ребенка. Не с первой попытки, но все-таки выходит — Петя успокаивается и возмущенным взглядом одноглазо смотрит на меня. — Тшш, тшш, прости, детка. Какая еще Люся, Велихов? — шиплю, оскалив зубы.