Любовь одна – другой не надо
Шрифт:
«Поздравляю Вас! У меня сынок, ему два месяца. Я очень молодая, но в то же время старородящая мать!».
«В книге сказано, если я правильно помню, что Сашка в детстве мечтала о двух мальчишках. Что говорит Ваш мужчина?»…
У меня нет мужчины — я одна, милая и чересчур внимательная подписчица с дивным именем «Якутах»! Господи! После разговора с этой женщиной до меня дошло, словно я от наваждения очнулась, какую адскую, очень нехорошую и скользкую игру я затеяла, что натворила и как продолжаю глупость изображать. Просила изощренно помощи у чужих людей, искала подходящие ответы в комментариях читательниц
— Гриша, прости меня, — прочесываю взглядом белоснежный потолок уже ночной притихшей комнаты. — Пожалуйста, пожалуйста, Господи, Господи…
— За что? — рассматривает мой чертов профиль, лежа рядом, на боку. — За что, милая? Не спится, Натка? Что-то гложет?
— За то, что я, — всхлипываю, искренно и очень горько, я не играю, неужели он этого не видит и не понимает, какой я тяжкий груз в душе несу, — тебя люблю. За глупость, за зазнайство, за эгоизм, за жестокость, за мелочность, за самоуправство, за эту конченую книгу… Я ее сотру! Обещаю! Сейчас же! — пытаюсь дотянуться за лежащим на полу ультрабуком. — Где он… Черт! Где эта машина?
— Шевцова, — Велихов перехватывает монолог и подминает меня под себя, — хватит уничижаться и чушь тут демонстрировать! Раз уж ночь признаний, так я скажу, что неудачно пошутил про сырость произведения, тем самым преувеличил свою значимость, пытался задеть тебя и вывести твой эмоциональный фон перед собой. Не смей ничего там трогать, Наташа. Просто допиши ее. Помочь?
— То есть?
— Я тебя уже помиловал, Наташа, — касаясь своим носом моей щеки, шепчет в кожу, обжигая потоком выпускаемого воздуха, шею и мою грудь. — Можешь отразить в главе, как я миловал тебя вчера, как миловал сегодня — вот только три часа назад. Как миловал тебя, когда гладил волосы, когда целовал, когда ласкал, когда шептал, когда прижимал тебя к стене, потом укладывал на кровать. Расскажи им все, Наташа! Скажи им, как я тебя люблю!
— Прости, прости… — шепчу, не поднимая глаз.
— Хватит, Натали! — легонько встряхивает и приводит в чувства. — Все хорошо, что хорошо закончилось. Мы через многое прошли и, видимо, еще пройдем. С тобой милая, как на подводной лодке — деться некуда, когда попал в автономное плавание. Поэтому, я тебя прошу, беседовать со мной, как с членом экипажа, а не с этими… Кто они, вообще, такие? Подружки? Или кто?
— Они меня читают.
— Это я понял! Я пробежался и по комментариям, Наташа. Извини, но ты открыла личный кабинет, а я не привык сдерживаться, когда клиент начинает песни петь. Я прошерстил всю переписку…
— Ты что-то им сказал?
— Здрасьте, приехали, — опадает мне на тело.
Ойкаю
— Гриша, — отталкиваю от себя его, — пожалуйста…
— Прости-прости, — приподнимается на руках и кружит взглядом по лицу.
— Там нет подруг, по крайней мере, я об этом ничего не знаю. Люди! Обыкновенные люди! Хотя я с одной женщиной завязала личную беседу.
— Вот как! — сползает с меня и, уперевшись согнутым локтем в матрас, располагается со мною рядом. — Кто такая?
— Якутах! Такое имя… — поворачиваюсь к нему, повторяя мужскую позу. — Ник «Одалиска_20.04», но имя — Якутах.
— Ну, бля-я-я-я-ядь! — Гриша заваливается на спину и начинает хохотать. — Она же ненавидит меня…
— Кто? — подтягиваюсь телом ближе. — Кто ненавидит?
— Да эта… Свет его очей! Душа и изумруд в короне! Эта Якутах!
— Вы знакомы? — таращу на него глаза.
— Это Оля Смирнова…
КАК?
Глава 29
О Нас… II
«Мишка, я не могу сегодня… Давай, наверное, отложим или перенесем… Нет-нет, не бастую… Войди в положение, старик… Да все нормально… Разобрался, конечно… Спасибо за помощь… Передай привет отцу и мою благодарность… Это важно для меня… Для нас, для нас, конечно…».
Сквозь полудрему слышу спокойный, баюкающий, негромкий и такой размеренный голос Гриши. Господи, как хорошо-то! Сладко потягиваюсь, с нытьем зеваю и шустро переворачиваюсь на живот. Ах, ты ж, Боже мой! Я обожаю спать с лицом, капитально уткнутым в подушку, практически с полным отсутствием свободной воздушной массы для полноценного дыхания, но сейчас вынужденно, по причине стабильно работающего молокозавода, уже почти два месяца сладко почиваю на боку или на спине с пошловато приоткрытым ртом. Стоит повернуться и принять любимую позу для сна, как питательная молочная подушка тут же дает о себе знать. Нет, неудобно, не могу! Опять забыла о временном дискомфорте. С болезненными ощущениями сразу обо всем вспоминаю и откатываюсь быстренько назад…
«Я сегодня останусь дома — и поработаю, и побуду с ними… Так сложились обстоятельства, партнер… Как всегда, стабильно и без оговорок — естественно, на связи… Да помню я, что телефон ни в коем случае нельзя отключать… Боюсь, что Ната не справится с двумя… Да, представь, старик… Их двое… Не знаю, как будет завтра… Ага-ага… Мое присутствие в конторе по-прежнему желательно, но не обязательно… Миш, у меня декрет, в конце концов… Нет, официально не оформлял, но на твоем месте я бы о таком юристу не намекал… Да-да, любезный, могу подумать… Все! Пока!».
Улыбаюсь и еще разочек вытягиваю руки к изголовью кровати. Уперевшись ладонями в обивку, выравниваю до судорог ноги и, как балерина, выставляю в пол носки.
— М-м-м-м! — ною и, прыснув, задушенно смеюсь.
— У-и-и-и… — что-то жалобно как будто где-то рядом вторит.
Распахнув глаза, осматриваюсь по сторонам. В комнате — одна, никого со мною в помещении нет. Усаживаюсь на кровати, расправляю спутанные за ночь и с раннего утра Велиховым волосы — прочесываю пятерней копну, фиксирую пробор, заправив за уши непокорные локоны:
«Сейчас-сейчас я буду подниматься, вот только еще разочек сладенько зевну!».
Подтянув к себе колени и по-школьному сложив на их вершинах руки, укладываюсь подбородком и одними лишь блуждающими из стороны в сторону глазами слежу за окружающей обстановкой.
— Гриша, — тихонечко зову, — ау-у-у-у?
«Договорились, Мишаня… Собирай материал, я подхвачу… В ее деле буду исключительно на вторых ролях… Да ладно тебе… Петя — прекрасный ребенок… Надеюсь, надеюсь… Ладно, давай, пока…».