Любовь одна – другой не надо
Шрифт:
— Ничего странного. Поцелуй — очень личное действие!
— А-а-а! Ну да, ну да! А мужской незнакомый член в женском влагалище — само собой разумеющееся. Идеальная состыковка, как там и был рифлёный огнедышащий дрАкон-хер!
— Не будем это обсуждать. Я не хочу целоваться и не буду. И ты…
Резко переворачиваюсь и быстро подминаю женское тело под себя. Возвышаюсь над этой испуганной дурашкой и приближаю свое лицо к ее лицу.
— Что такое, Шевцова? Ты вдруг заткнулась, — специально рассматриваю только ее губы, растягиваю свой рот в плотоядной улыбке и широко раздвигаю ее сведенные
— Мы…
— Нет-нет. Все очень аккуратно и предусмотрительно. Мы в одежде и стягивать преграды не намерены — пусть все останется на своих местах. Я просто хочу поцеловать, — дую ей в лицо и еще немного сближаю наши губы. — Думаю, что мне это удастся, а после поцелуя ты будешь стонать, плакать и извиваться, прося о дальнейшем продолжении…
— Нет, — отворачивается от меня и демонстрирует красиво очерченную скулу.
У Наташи странная внешность. Ее ведь нельзя назвать красавицей, как по канону, но в ней определенно что-то обворожительное есть. У Шевцовой до чертиков выразительные глаза! Именно так! Это однозначно! Голубые с темными мелкими крапинками и с угольно-черным идеально очерченным зрачком. Светло-русые длинные толстые волосы, и надменная, словно насмехающаяся над случайной жертвой, форма рта, она словно вызов мне бросает, издевается над избранным алтарным козленком, дергая пухлыми розовыми губами, произнося ритуальные слова.
— Повернись ко мне лицом, Шевцова, и приоткрой рот, — спокойно говорю.
— Встань! Ты давишь, тяжело дышать! — дергается и неосторожно подается грудью, животом и очень целомудренным лобком на меня вперед. По-моему, Наташа кое-что случайно задевает. Ха-ха! Стоит мальчишка! Чувствует Черепашка, что там под разделяющей нас тканью кое-кто желает ближе познакомиться, но кому-то все же не судьба! Мы с «грешком» сохраняем вынужденную дистанцию, нагуливаем аппетит и бдим типа девственный прикид.
— Не суетись, дитя разврата и порока, я хорошо наелся — за это, кстати, говорю «спасибо», и сильно устал — чего-то как-то мощно разморило. Сегодня просто полежим, привыкнем друг к другу, потрогаем сладкие места, а завтра… — отрываюсь взглядом от нее и, прищурившись, рассматриваю резное деревянное изголовье кровати, словно вспоминаю дату, время, срок нашей встречи и возможную продолжительность совместного с ней пребывания здесь, в этих чудненьких домах, — попробую тебя. Ты ведь никуда за ночь не денешься? Не сдрыснешь из моих объятий?
— Велихов!
О! Недовольство подкатило!
— Со мной секс будет утром, Наташа. Я бодрее, когда четко вижу свою жертву. Я такой себе сексуальный визуал!
Боже, какую хрень я заливаю в эти уши. Да мне вообще плевать на время, я чувствую, что Шевцова хоть и хорохорится, но сегодня ведь не примет меня. Зажмется и заглохнет только от жалящего поцелуя в половые губы. Это что значит? Да ничего особенного! Я бы неискушенной Черепахе… Полизал?
— Это что, расписание?
— Как угодно! Я предупреждаю, что завтра возьму тебя. Будь готова к первому забегу. Раза два, как минимум…
— Врун!
У меня дикое желание на скорейшее окончание этой бесконечной ночи, пока я знатной ху.ты не нагородил.
— Как угодно, Натали! А сейчас спать! — стягиваю своими предплечьями
— Слезь с меня! — вертит головой, словно в исступлении находится.
— Иди сюда, — пропахиваю носом щеку и прикусываю острый челюстной уголок. — Поцелуйчик на ночь и сладкий шепоток на ухо!
— НЕТ! НЕТ! А-а-а-а-а-а!
Оглушила! Ох! Черт бы ее подрал! И подрал неоднократно! Жестко, сочно, яростно!
— Успокойся, нервная натура! Все ясно! Не умеешь, так и скажи. На вот, — скатываюсь с замороженного от стресса тела и пытаюсь всунуть в ее скрюченные руки свой смартфон, — погугли. Потом потренируйся на помидорах и заканчивай верещать. Детский сад какой-то! Ох… Твою мать!
— Спокойной ночи, Гриша. Извини, что так получилось, — шепчет в мою гордо демонстрируемую ей спину.
— И тебе не хворать, — умащиваюсь на бок, молитвенно укладываю руки под щеку и широкой наглой улыбкой растягиваю рот, — я бегаю по утрам, Шевцова. Люблю зарницу и ранний подъем. Очень-очень, рано-рано! Тебя возьму в пять утра! Поняла?
— Да, — слышу, мягко, как будто бы с опаской шепчет.
— Будь готова. Свет выключить? — задаю последний на сейчас вопрос.
— Я сама. Почитаю немного, если ты не возражаешь.
А-а-а-а, ну-ну! Надеюсь, что все же камасутру для освежения практических умений полистает.
— Почитай-почитай…
Уже ведь лето? Или все же май? Тепло и в то же время очень непредсказуемо и как-то стыло. Прозрачная роса и серое утреннее небо, низко стелющееся по немного искривленной гравитационным полем линии бесконечного горизонта. По всем параметрам сегодня будет дождь и небольшое понижение температуры. Не страшно! Утепленные спортивные костюмы мы с Наташей предусмотрительно в том магазине тоже приобрели. Люблю основательную подготовку, это, видимо, профессиональная отметка на челе — выстраивать защиту и организовывать удобства и клиенту, и себе, — у меня в юридической крови.
Тут слишком хорошо — Суворовы были однозначно правы! Уединение и внегородская тишина, чего еще желать сверхискушенным в удобствах людям? Есть мелкий, но очень шустрый, водоем, который с трудом можно назвать рекой, скорее чей-то полноводной артерии маленький исток, есть круглое блюдечко-поляна — там много разных полевых цветов, палитра полная и ярко-красочная — алый мак и синий-синий-синий василек, бело-желтая аптечная мелкая, но аккуратная, ромашка, зеленый молочай и фиолетовый слегка подванивающий фармацевтикой шалфей. С голым торсом и крохотным розово-зеленым диким тюльпаном, возбужденный тренировкой и предстоящей близостью с Наташей, заваливаюсь в наш милый, как нараспашку, расхристанный, без штор на окнах, стеклянный шаровидный дом.
Шевцова уже не спит! Наташа ждет меня, как палача или как смотрящего за ее сексуальным похождением! Сидит с подтянутыми к подбородку тонкими ногами и расчесывает неспешно волосы большой массажной щеткой. Это как-то чересчур интимно, если честно. А может я ее все-таки тем вчерашним нарисовавшимся с бухты-барахты секстингом основательно завел и возбудил? Странное, словно загипнотизированное, женское поведение, как будто перед жуткой казнью. Значит, я все-таки судья, палач и даже обвинитель, и все в одном лице!