Любовь одна – другой не надо
Шрифт:
— Болит нога, братуха?
— Я к ней привык, но иногда как, — друг вытягивает конечность и растирает коленный сустав и бедро, — схватит, просто до звезд из глаз. Хоть на стену лезь! И ты знаешь, я бы влез, если бы не престарелый возраст. Так! Что там у нас? Я хочу жрать! Чего они там возятся? Салатики, редиски, помидорчики, огурчики, зеленый, мать его, горошек. Сколько можно? Галя! Галя! Ну опоздают эти звери, тогда штрафную им нальем! Га-а-а-ля! — рявкает и широко раскрывает глаза. — Я не пойму…
— Андрей, пожалуйста, на полтона тише. Ты всех девочек пугаешь!
Девоче-е-е-к! Растягиваюсь
Мы ведь совсем не изменились? Слегка, конечно, возрастом преобразились, но все те же. Характер ведь не переделать. Сейчас еще вот Тонечка Смирнова, благоверная Максима, к ним присоединится и мы увидим стройный ряд из мелких задниц наших жен.
— Юла! — Дашка заскакивает к нам в беседку и дергает меня за расслабленную руку, откинутую на бортик деревянного строения. — Юла, Юла! Юрррра!
Выдавила все-таки никак неподдающуюся букву «р».
— Да, маленькая Смирнова! — направляюсь по-удавьи к ней всем телом, упираясь локтями в выступающие колени, с дружелюбной улыбкой произношу. — Обидели? Доложи и покажи. Ничего не бойся. Мы с Андреем…
— Да-да, — Прохоров ехидно кривит губы, — «Андрей» — вот тоже здесь. Он в каждый грязный таз с водой, естественно, засунет свою морду. А если нет, то Юра позаботится о том, чтобы макнуть его туда с головой.
Плечом толкаю и беззвучно, одним лишь взглядом, приказываю ему сейчас тщательнее базар отфильтровать. А проще говоря, вообще заткнуться!
— Что случилось, Даша?
Неужели дедушка обидел! Ух, я ему задам! Если осилю, конечно.
— Силоза блосил меня.
Что ты, маленькая, говоришь! Вот это да! Кобель! Однозначно! Такой непостоянный ее дядька, младший сын Смирного Максима. Прохоров, по-видимому, окончательно проснулся и намечающейся трагедией как будто даже заинтересовался, а Марина, Галя, да и фланирующая рядом Тоня, замерли, как соляные столбы, от изумления широко раззявив рты.
— Бросил? Тебя? Ты уверена? Он так и сказал?
Да как он посмел! Макс, почесывая свой затылок, поднимается к нам в беседку.
— У него зе есть Зеня.
Женя! Очень интересно! Что за Женя? Женя, Женя… Странно, что не Наташа. У меня ведь были планы на эту пару. Не то, чтобы я мечтал породниться с Максимом и Антониной, но о дружеских отношениях между Серым и Натальей, конечно, бессонными ночами то и дело помышлял.
Дочь… Дочь… Дочь… Моя Наташа!
Непроизвольно, сам того не желая, сжимаю руки в кулаки и застываю взглядом на Максиме, усаживающим рядом со мной свой зажравшийся от комфорта и семейного счастья полковничий зад.
— Даш, Серж ведь старый, солнышко. Старый, нехороший, он людей обманывает и с девочками не умеет дружить… — дед пытается отвлечь внимание внучки от своего сынка.
— Но он такой класивый, класивый, класивый, и есё он клуто иглает на гитале, — не унимается козявка. — Я его люблю!
Она права! Здесь присуждается одно очко! Мне очень жаль, что ее чувство безответно. Надо бы все же разъяснить великовозрастного мужика.
Нам, конечно, с братвой тяжело судить о красоте — ни хрена все равно в этом не понимаем, но то, что
«Да! Он — ловелас!».
Сергей Смирнов — любимчик дам и, насколько я понял из недавнего разговора с его «положительным» во всех отношениях батей, возможный в будущем отец маленького мальчишки, подброшенного под его дверь какой-то нерадивой малолетней сукой. Да уж! На сыне, видимо, природа отдохнула. Тут Макс, как его отец, все же виноват. Не вдолбил в череп мальчишке, что с женщинами надо бы аккуратнее и все-таки по совести поступать.
— Задира, опусти глаза и не сверкай так. Я боюсь, что ты меня испепелишь своим холодным взглядом. Даш, маленькая, иди, наверное, к бабушке. А то тут страшные деды собрались, съедят тебя, да еще и без хлеба. Давай-давай, крошечка.
Оттопырив ручки, придерживая воздушное платьице за отделочные кромки, прыгая по ступеням, девчушка направляется к бабушке, уже приготовившей ей на встречу распахнутые руки.
— Иди, моя радость, к нам, — Тоня немного приседает и ярко улыбается на встречу внучке.
— Ба, ба, ба! — девочка хохочет и обращается сразу ко всем женщинам, озабоченным огородиком Галины. — Леди, леди! И птицька, птицька! А-а-а! Поклузы миня! Есё!
Усаживаясь рядом, Смирнов прикуривает долгожданную, видимо, единственную за сегодняшний день сигарету, затягивается и, подняв голову вверх, выпускает плотный никотиновый яд:
— А как вообще дела, задира? Что нового в твоем семействе Шевцовых? Как там Ната? Как Димон? Как Макс мы и так прекрасно знаем, Морозов, слава богу, не скрывается и всегда на глазах!
Хер его знает, если честно! Нет! Ну так, конечно, я не буду говорить. Все-таки я давно уже тридцатилетний максимализм перерос, но что-то же нужно выдавать, хотя бы в качестве оправдывающего многочисленные моменты моих то и дело проявляющихся старых нервных приходов. Знаю, что Марина шепчется с подругами, а те, естественно, пилят своих мужей, мол, «Шевцов» психует, «Шевцов» с семьей воюет, «Шевцов» устраивает парадный смотр и построение своей несчастной дочери, только вот Наташа… Врет! Врет! Врет, мерзавка! Она мягко и спокойно смотрит на меня и говорит в глаза то, что я хотел бы слышать, как ее родитель, но то, что все же не хотел бы знать, как слишком любящий отец.
— Я не знаю, пацаны, если честно. Все вроде, как всегда. Димка работает, живет своим домом, встречается с кем-то. Есть женщина. Он молодец! Иногда заезжает, балует вниманием мать, со мной разговаривает, иногда советуется. Мы с ним, как наставники теперь. Слишком Димка взрослый, самостоятельный и он… Не Макс!
— Не женился там еще? — в один голос долдонят охламоны.
— Мне об этом ничего не известно. Но думаю, что на торжественное событие сын все же пригласил бы нас. Я, — вздыхаю и пытаюсь повернуться назад. Не хочу смотреть братве в глаза, то ли чего-то стесняюсь, то ли скрываю что-то нехорошее, то ли еще какая причина есть в наличии у меня, — абсолютно не волнуюсь за сыновей. Может и не прав, ребята! Все-таки мои дети! Вот Макс, например, женат на твоей Наде. Андрей, скажи по сердцу, есть нарекания к зятю?