Любовь одна – другой не надо
Шрифт:
А это он сейчас к чему сказал?
— Ну, бл, спасибо, — брякаю обиженным тоном, — похвалил! И потом…
— Все так и есть, Юрка, — Андрей подхватывает, — и да, со Смирным я кое в чем согласен. Мы все тут с особыми пунктами на наших женщин, если честно, но такой страсти, какую ты устраивал с Мариной…
— Заткнись, а! — отрываюсь на Прохорова и тут же резко замолкаю. — Кто бы говорил! Ты, ты, ты, пожарная элита, — тычу пальцем в глаз Андрею, — всех ого-го как задрал. Я ведь прекрасно помню, что ты вытворял с моей Галиной, а ты, — перевожу свою указку на Смирнова, — свою Тоньку ко мне ревновал. Так что,
— Перестань-перестань, — Смирнов увесисто хлопает меня по плечу и точно так же разминает старческие кости. — Короче, я закидываю удочку Алешке, а там посмотрим. Но я уверен, что Наталье Шевцовой Алексей Смирнов не сможет отказать. Только временно! — зачем-то грозит мне перед носом пальцем. — Место остается за Оленькой, своя жена, как и рубашка к телу, ближе, роднее и теплее. Правда, — хмыкает и поджимает губы, — эти двое могут запросто подкинуть нам с матерью третьего бойца.
— Хотя бы пацана, Смирнов! — Прохоров сквозь зубы сипом выдает. — Сгинет в небытие твоя гордая фамилия.
— Кто бы говорил! И потом, мне не надо! Я к своим девчонкам уже привык. С ними мороки меньше, маленькая, как всегда, права! Закинул Дашку на плечо, а она меня кулачками по лопаткам со всей детской силы лупит, но я не жалуюсь, мне ох.ительно хорошо. А та, вновь прибывшая в строй, кареглазая молчунья, только янтарными бусинками водит и рефлекторно раскрывает рот и делает вот так, — он демонстрирует нам сосательное движение, а у нас с Андреем от неожиданности и от такой дедовской ласки к крошкам нараспашку открываются рты. — Присматривается ко мне девчушка. Еще пугается, когда я беру ее на руки, но своего отца ведь не боится, а он ростом выше и крупнее по фактуре, так что, — улыбается и подмигивает, — у меня все впереди и я покорю эту строптивую Ксюшку и займу достойное, надеюсь, что все же не последнее, место в ее персональном ранге.
— Там тебе Серега запросто подкинет пацанов! Один-то уже есть.
Смирный опускает голову и обреченно говорит:
— Серж, Серж… Тонька сильно переживает за него, не могу с ней в этом вопросе сладить. Дергается и страшится, что мы набьем друг другу морды. Как ей донести, что, если мой сын на меня вдруг размахнется, я точно не стану силой отвечать. Если он так себя ведет, значит, я в чем-то перед ним все же виноват! Ох, сука! Словно снова в те конченые тридцать лет заходим, когда переживали с ней не слишком солнечные моменты… Все! Стоп! Заказываю сыновьям девчонок! Вам по чесноку вот признаюсь, а перед этой шатьей-братьей буду разыгрывать грозного страстно желающего внуков полкового деда. Смотрите только, олухи, не слейте меня! Как слышно?
— Слышу четко, Макс, — вздыхаю и, смирившись с какой-то незавидной участью, поднимаю-опускаю плечи. — Разрешите быть свободным, товарищ полковник, — и отдаю шутливо по старой давно истершейся традиции воинскую честь.
— Юр, я ведь не шучу насчет работы, — Макс силой убирает мою руку от виска. — Довольно! Заканчивай шута изображать.
— Это как-то, Макс, реально неудобно, все-таки… — по-моему, я стесняюсь и слегка волнуюсь. Ну, дожил, «Юра» до своих мнительных седин! — Лады, Смирный, уговорил! Поговорю с ней!
— Сделай нам всем одолжение, задира. Объясни Наташе,
— Добрый день, — мой сын с яркой искренней улыбкой заскакивает к нам в беседку и с каждым почти по старшинству здоровается за руку, — Андрей, Максим… Привет, па! Извините, что задержались. Сашка наряд выбирала долго, а потом Илья кроссовки швырял. Короче, было весело. Надька тоже отчудила. Потом стояли долго на переезде и еще пришлось очень неожиданно заехать в ресторан.
Ага-ага!
Итак, «Все заметано!», «Я жрать хочу!» и «Эти бестии!». А ведь Смирный в чем-то прав! Осталось дело за откровенно малым — мою Наташу на это все как-то уломать…
— Марина, — слежу за светофорными сигналами и вместе с этим обращаюсь к сидящей рядом слегка куняющей и разморенной сегодняшней встречей с детьми, друзьями на природе, жене, — у нас ведь все хорошо, леди? Мы ведь вместе? Как обычно? Да?
— Родной? Что ты имеешь в виду? Очень странные вопросы. В чем дело? Что произошло?
Не понимает, притворяется, играет, пытается что-то из себя изображать? Ни хрена со дня нашего знакомства не изменилось! Не приручил ее! Не влюбил в себя! Не расслабил сжавшиеся от раннего вдовства тугие мышцы! Я не перебил его… Не перебил ее первого мертвого мужика, отца Максима, Александра Морозова! Не смог, не смог, не смог… Видимо, нам не судьба… Она, по-моему, до сих пор в него влюблена! Пиздец, задира! Я ведь сейчас ревную женщину, с которой прожил тридцать пять лет к давно сгнившему мертвому уроду! Смотри же на нее, вот она! Твоя жена тебя сейчас, кажется, боится и вжимается в свой пассажирский угол? Или что это такое у нее в глазах? Ложь, ложь, ложь… Страх? Или это долбаное сокрытие ценнейшей информации?
— Я даже не знаю, как начать, леди, чтобы не обидеть вас, — пытаюсь голос на нее не повышать. — Пожалуйста, помоги мне. Ну! Сделай шаг навстречу.
— Вас? Юра… — шепчет и крутит очень бледные, почти как у трупа, пальцы. — Как помочь? Какой шаг?
— Что с ней такое? — шиплю, стараясь сохранять спокойствие. — Что с ней происходит, а?
— С кем? — по-моему, жена действительно не понимает, о ком я разговор сейчас веду или недалекую виртуозно изображает. — Юра, я прошу…
— С Наташей, твою мать, — рычу и поднимаю верхнюю губу. — Что с моей Наташей? Что происходит? Что, блядь, творится в моем доме?
— Юр…
— Она тебе звонила? Хотя бы тебе! Писала? Опять же, хотя бы тебе писала? Дала о себе хоть как-то знать? — фыркаю и, получив цветовое разрешение на движение, медленно вливаюсь в транспортный поток. — Она вообще жива? Здорова? С ней все хорошо? В каком моя малышка настроении? Где она? Где этот х. ев кемпинг, в который она отправилась с компанией каких-то неизвестных хренов?
— Юра, пожалуйста, ты не мог бы не выражаться…
Не выражаться! И все? И все? Да! Видимо, все. На этом наш разговор закончен?