Люди греха и удерживающие

Гапоненко Александр

Если же я нарушу мою торжественную клятву, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение советского народа».

К клятве мужественно и умело защищать свою родину я отнесся с полной серьезностью.

По принятии присяги я также дал подписку, что не буду разглашать секреты, которые узнаю по роду службы, и пятнадцать лет не поеду после ее окончания в капиталистическую страну.

Полгода в учебке я осваивал специальную технику и секретное делопроизводство, прочие хитрые воинские премудрости – навыки стрельбы из разных видов оружия, установку мин, тактику ведения боя, рытья окопов и сооружения блиндажей. В этих науках

я был хорош, поскольку еще в отрочестве прочитал штук двадцать различных воинских наставлений, которые были у отца дома.

На учебных курсах нас еще инструктировали, как оберегать государственные тайны от иностранных шпионов. Занятия проходили в учебном классе, на стенах которого висели старые красочные плакаты с надписями «Не болтай!» и «Беспощадно уничтожай фашистских диверсантов!» Окна класса во время занятий занавешивались плотными черными матерчатыми занавесями. Офицеры-преподаватели учили не болтать лишнего и внимательно следить за нестандартным поведением и внешним обликом тех, кто пытался выведать военные секреты, попросту говоря шпионов.

Однако главная опасность для нас, спецсвязистов, исходила не от иностранных шпионов, как нас учили, а от собственных военных контрразведчиков. Во время службы в частях они, проверяя бдительность, постоянно пытались утащить у нас секретные документы, оставленные на столе без присмотра, или проследить, к кому из девчонок и куда мы бегаем в самоволку. В лучшем случае утрата документа или провал явки для свиданий грозили гарнизонной гауптвахтой, а в худшем – судом и отправкой в дисциплинарный батальон. Так что искусство держать язык за зубами, не оставлять документальных свидетельств своей деятельности и уходить от слежки было мной отработано в ранней юности до совершенства.

По окончании учебы мне присвоили звание сержанта и определили на должность специалиста пункта спецсвязи в штаб 15-й Воздушной армии. Штаб располагался в Риге, на углу ул. В. Ленина и К. Маркса. Там, в огромной бывшей квартире на пятом этаже, окна которой выходили на Старую Гертрудинскую церковь, я и прослужил полтора года. Тут же, в штабе, я практически и жил, поскольку у меня были постоянные ночные дежурства.

Завтракал я рано утром, пока на службу еще не пришли офицеры – ходил в кафе «Ницца», располагавшееся наискось от здания штаба. Моего сержантского денежного довольствия в 10 рублей 80 копеек хватало на кофе со сливками, слойку с яблочной начинкой и салат с кусочком черного хлеба. Обедать и ужинать ездил с дежурной сменой в комендатуру, которая располагалась в начале улицы Лачплеша. Там штабную обслугу кормили обычно щами из кислой капусты, кашами и тягучим крахмальным киселем малинового цвета. Потом я лет десять каши не ел, а от крахмального киселя меня воротит до сих пор. Избаловали меня в детстве бабушки, бывшие профессиональными поварами.

Военнослужащие срочной службы обеспечивали техническую работу штаба – поддерживали связь с подчиненными частями и Москвой, рисовали карты действий частей на учениях, «вели» на планшетах свои и вражеские самолеты, помогали с определением целей и методов их уничтожения.

Служба в штабе была напряженной и ответственной. Например, надо было по спускаемой сверху команде быстро подготовить план действий авиации во взаимодействии с другими родами войск по отражению возможной атаки сил НАТО на прибалтийском направлении. План этот, конечно, готовили офицеры, но обеспечивать его техническое наполнение и доведение до боевых частей приходилось нам, сержантам. До сих пор перед глазами стоит карта Северной Европы с размещенными на ней вражескими военными базами, а также таблица со способами и сроками их выведения из строя нашими самолетами.

Для

обеспечения живучести штаб во время учений делился на две-три группы, которые размещались в основном и в запасных командных пунктах. На запасной полевой командный пункт (ЗПКП) ехать обычно приходилось мне, поскольку офицеры обеспечивали работу штаба в Риге или на стационарном запасном командном пункте в огромном подземном бункере под Сигулдой. На учения «запасники» тащились обычно ночью, в громоздких военных фургонах на Добровольский полигон, который находился в Калининградской области. Там разворачивали все коммуникации и фиксировали возможность взять на себя функции управления фронтовой авиацией. Обычно на этом все и заканчивалось, так что поездки в Калининградскую область были для меня просто выездом на свежий воздух.

Но раз на учениях пришла вводная из Москвы, что командные пункты и в Риге, и в Сигулде уничтожены ядерными ударами противника: противовоздушную оборону прорвали американские стратегические бомбардировщики В-47 с авиабазы Аппер-Хейфорд в Великобритании. Я внезапно оказался старшим по своей линии на ЗПКП. Еще по легенде учения диверсантами была уничтожена секретная канцелярия, где хранились карты района ведения боевых действий.

Выведенный из строя «диверсантами» картограф ефрейтор Ленька Шитиков загорал на солнце у своего фургона, а я двое суток не спал, выполняя поставленную командованием задачу. За соблюдением правил проведения учений следили офицеры-посредники, присланные из другого военного округа.

В тот раз мне помогло хорошее знание географии, полученное в школе: я по памяти восстановил цели нанесения ударов по военным объектам ФРГ, Бельгии и севера Франции, вписал в таблицу, сколько кому килотонн предназначалось, и в подчиненные летные части нужную информацию вовремя отослал с разрешения полковника, который командовал ЗКПК. Полковник тоже оказался на учениях крайним, поскольку он был не из отдела боевой подготовки, как обычно, а заведовал армейской поисково-спасательной службой. Кстати, на этой должности потом, по моей демобилизации, служил полковник Виктор Имантович Алкснис, но о нем я расскажу подробнее позже.

В результате нашей слаженной работы империалистам был нанесен, пусть виртуальный, но сокрушительный ответный удар с воздуха, и вскоре 11-я Прикарпатско-Берлинская Краснознаменная ордена Суворова гвардейская танковая дивизия вышла форсированным маршем от Дрездена к проливу Ла-Манш.

Командование после завершения учения очень хвалило моих офицеров, что они воспитали «находчивого сержантика». Почему меня уничижительно назвали «сержантиком», не знаю. Ростом я был 183 см и на армейских кашах набрал весу за 85 кг.

Офицеры хотели наградить меня за усердие десятью сутками отпуска, но я попросил разрешения поступить учиться на заочное отделение университета. Офицеры пошли мне навстречу, и на втором году службы я поступил на экономический факультет Латвийского государственного университета им. Петра Стучки. Случай этот был не рядовой, но имел под собой вполне законные юридические основания.

Все свободное от боевых дежурств время я осваивал университетскую учебную программу. Читал не только учебники, но и первоисточники. Освоил, например, «Капитал» Карла Маркса в четырех томах, «Происхождение семьи, частной собственности и государства» Фридриха Энгельса. Проштудировал «Логику» и «Феменологию духа» Фридриха Георга Гегеля. Многие произведения В. Ленина в то время я тоже прочитал. Одним из них было «Происхождение капитализма в России». Оно мне тогда совсем не понравилось. Позже, немного накопив знаний, я понял, что эта работа была ученической и достаточно поверхностной. Но в то время критиковать классиков было нельзя, да я и сомневался в справедливости своих еще студенческих оценок.